О том, как рыбы научились летать

[mystical-edo]

И рыбы полетели, такая была трава...
Если плохо - скажите!

Под катом - отсроченные впечатления нынешнего лета, поездка на море, рыбалка и мягкий юмор

В те времена, о которых я веду рассказ, ни одна рыба на свете летать не умела. В этом, как и в ином, проявлялось стремление еще дотоле неиспорченного мира к гармонии: рыбам место под водой, чайке - над водой, выдре - на воде, и каждый знает свое место и не метит на чужое.
Однако ж ни одна гармония, пусть и самая совершенная, не вынесет столкновения с горюющим и жаждущим развлечься оммёдзи - особливо с таким, что еще в десять лет мог то, чего иные и в сорок, и в сотню лет не сумеют.

То лето в Хэйан-Кё выдалось необыкновенно жарким. Словно в отместку за свежую и манящую весну, наполненную ароматами цветов и прохладным ветром, оно было сухим и неласковым, как забота мачехи. Солнце палило немилосердно, так что некоторые даже клялись, что пожар в западных кварталах начался просто от того, что загорелась, не снеся жара, деревянная мостовая.
Впрочем, от чего бы он ни начался, а тушить его пришлось всем городским волшебникам, во главе с самими государственными оммёдзи и Сэймеем - и то еле-еле сумели. Еще неделю дожди шли черными от копоти, а в городе слышались рыдания женщин, оплакивавших сгоревших близких, а колдуны не знали сна и покоя, изгоняя порожденных несчастьем злых духов.

Сэймей и его друг, Сяо Ман из дома Ито, сидели на энгаве разрушенного поместья на берегу Сэны и пили прохладный чай с листьями мяты - это могало создать ощущение прохлады.
- Я бы предпочел, - печально вздохнул Сяо Ман - Выпить немного сакэ, но в такую погоду это было бы неприкрытым самоубийством, а я еще так молод...
- На три года старше меня - безжалостно напомнил Сэймей - Но погода и впрямь отвратительна...
Над головами приятелей повисла крохотная тучка, из нее начало накрапывать, омывая усталые от вечного солнца лица. Ито зажмурился, улыбаясь и подставляя лицо дождю:
- Любимое заклятье учителя... Хотел бы я знать, как он поступил бы в такую погоду. Ведь он все-таки был величайшим оммёдзи, не так ли?
- Величайшим и непревзойденным, - кивнул Сэймей - Но, насколько я его знаю... он просто покинул бы город, не так ли?
Величайший и непревзойденный их учитель, Наривара-но Арихира, скончался тому назад два месяца в огне устроенного обезумевшим Тодой пожара, погиб глупо и нелепо для столь могущественного оммёдзи, оставив учеников и друзей вечно о нем скорбеть.

Но в такое жаркое лето ни у кого не получалось скорбеть по настоящему, и под палящим солнцем реки слез и реки воды высыхали равно легко и быстро, и те, что еще вчера не знали утешения, сегодня или лежали мертвыми подле своих любимых, не снеся разлуки - или вместе со всеми искали способ победить невыносимую жару, не снеся жары, как это случилось с Сяо Маном и Сэймеем, а также с Кудзунохой-гицунэ, матерью великого оммёдзи.
И рано или поздно любой жаждущих спасения сознавал, что способ есть только один: бежать от столицы подальше.
Вот и Кудзуноха-Гэнко-гицунэ оторвала от распития чая своего сына и его друга, строго сказав, что Хи-но Rурума ждет у ворот и они отправляются в Нанива, где ласковые морские волны утишают ярость Аматэрасу и куда более прохладно.

Путь был недолог; до сих пор Сэймей не понимал, как так вышло, что семнадцать лет тому назад он занял полсуток - не иначе, как потрудились друзья учителя, разномастные ёкаи, во главе с тем странным жителем сакуры из предместья, у которого было две души, два тела и одно имя, и то - не для смертных ушей.
- Помнится - сказал оммёдзи - Помнится мне, матушка моя лисица, некогда в далеком детстве я всерьез желал стать бессмертным лишь для того, чтоб узнать его имя - не забавно ли?
- Забавно, очень даже забавно, дорогой мой лисёнок! - кивнула Кудзуноха-Гэнко-гицунэ - Впрочем, узнай ты его - стал бы тот ёкай тебе покорным слугой... или не слишком покорным, если по нему судить, а, лисёнок мой хитроглазый?
- Что толку - сердито вмешался Сяо Ман - Призывать на службу ёкаев? Ведь наши сикигами в разы могущественнее их! Даже моя скромная и нежная Кётин одной своей песней легко победит сотни сильнейших из них!
- Но один слабейший ёкай, служащий сильному господину, легко сведет с ума и сильнейшего из сикигами... - печально провел Сэймей по лысой голове Тоды - Заставив его поступать по своей воле.
- Заставив! - пальцы приемного сына Ито до хруста сжали черный оги - Заставив! Вот оно значит как!
- Именно так, и никак иначе - печально кивнула госпожа Гэнко-гицунэ - Если б еще найти нам этого хозяина ёкаев, что...
- Чужими руками погубил моего дорогого учителя - закончил Сяо Ман - Ненавижу! О, если б мне уйти вслед за ним, чтоб и на том свете служить ему! В столице я и думать об этом не мог, но сейчас, этот свежий ветер...
- Навеял тебе глупые мысли, братец Ито. Мы едем к морю, в веселый город Нанива, что дышит свежим ветром и вечной весной - не время о таком думать.
- Ты просто... ты никогда его не любил, братец Абэ!
- Разве? Или любовь теперь меряют сугубо громкостью воплей и концентрацией соли в слезах?
- Но ты!..
- Оставлю его идти его дорогой, а сам пойду своей. Жаль, что он мертв - но я-то жив, я-то жив, братец Ито! И ты. И матушка. И это - главное.
- Знаешь, братец Абэ... В столице думают, что это ты убил Наривару, отчаявшись его превзойти.
- В столице думают, что земля круглая, братец Ито, - ответствовал оммёдзи.
И верно, быть бы меж ними большой ссоре, не вмешайся добрая Кудзуноха-сама, не скажи она, что уже показался внизу город, в котором они станут отдыхать этим жарким, таким жарким летом.

А в Нанива было все: свежесть ранней весны, радость поздней и вся полнота лета, и на рынке сверкали серебряной чешуей гигантские рыбины, а один полупьяный рыбак шепотом приглашал отведать кусочек бессмертия - кусочек мяса нингё-русалки...
Только одного не было в веселом и солнечном городе Нанива: увеселительных домов для благородных господ. К чему они сдались в портовом городе?
- Братец Абэ, а, братец Абэ! - теребил он на третий день за плечо своего бывшего однокашника - Братец Абэ, развлеки меня - ент в этом городе достойных женщин!
- Странные вещи ты говоришь, братец Ито - восхитился оммёдзи - Но если и понять тебя правильно, а не превратно - зачем тебе женщины для развлечения, если есть у тебя госпожа Кётин, скромная, верная и прекрасная, как ни одна из женщин земли?
- Смешной ты человек, братец Абэ! Разве законная жена мешает завести наложницу? Или ходить в чайные дома? Или...
- Если она прекрасна и любима - думаю, да, - устало отложил свиток в сторону Сэймей - Но я вижу, настырный ты человек, что пока ты не лишишь меня единственного моего развлечения, не бывать мне в покое. А потому, благородный Сяо Ман, погода сегодня великолепна, извольте сказать, чем могу Вас развлечь?
- Ох, и шутник ты, братец Абэ, что видит одну радость на свете - книги! - плюхнулся на пол близ него Ито - Ну, что делать станем?
Глянул Сэймей в окно: синие волны, синее небо, меж ними - белая чайка.
- Может, пойдем порыбачим? Мэн Цзы пишет, что рыбалка способствует постижению истины.
- Рыбалка? - немедленно показалась из глубин дома прекрасная Кудзуноха - Нет лисицы, чтоб рыбку не любила! Возьмете меня с собой, - и три удочки как по волшебству из-за спины вытащила.

Солнышко светит, волны шепчут, досчатая лодочка поскрипывает, насвистывает что-то веселое Сэймей, шипит на него, чтоб рыбу не пугал, его матушка-кицунэ, клюет носом оставшийся без желанного развлечения Сяо Ман... он-то клюет - рыба не клюет.
Уйди, хорошей Каннон ради, из лодки, Сэймей, не пугай свистом рыб!
Ушел, сел на бережку с удочкой, насвистывает себе, на лодочку смотрит: маленькая, черная, словно тушью нарисованная...
И вдруг - клюет!
А на удочке рыбка, маленькая, верткая, серебристая - глуши да кидай на песок, потом приготовишь - да жалко стало Сэймею.

- Здравствуй, госпожа рыба, - сказал Сэймей из Абэ, величайший из ныне живущих оммёдзи.
- Здравствуй, господин Сэймей из Абэ, - сказала серебристая рыба с большими глазами.
- Прекрасная сегодня погода, не так ли, госпожа рыба? - спросил Сэймей.
- Отвратительная, мне кажется, господин Сэймей - ответила рыба.
- Скажи, рыба... Скажи, если я отпущу тебя, что ты сделаешь? - спросил оммёдзи.
- Уйду в воду, чтобы снова подняться к поверхности и попасться на удочку, - ответила рыба, серебристая рыба с длинными плавниками и большими глазами.
- А почему так, госпожа рыба? - спросил оммёдзи - Ведь под водой тебе лучше и безопаснее жить!
- Потому, что я люблю небо, господин Сэймей из Абэ, и ради моей любви ничего не пожалею. И если рыбы не могут летать - то лучше мне умереть, чем жить с несбыточной мечтой.
- Не могут летать, говоришь... - покачал головой Сэймей - Это не беда! Если сам не можешь исполнить мечту - всегда найдутся те, кто может!
Взял он рыбу в обе ладони, улыбнулся немного печально, подбросил ее в воздух и сказал:
- Благие ками и карая, исполняют наши желания, красота есть сосуд со скрытым пламенем. Невозможное возможно для знающего, ветер веет, где хочет, всякая душа стремится к матери Аматэрасу-о-Миками. Ак-соку-дзен!
И рыба развернула плавники и полетела над волнами, но вскоре снова вернулась в воду.
Подплыла она к берегу, поклонилась, благодарила великого оммёдзи, а тот только улыбался, и каждым мигом - все веселее.
- Плыви, или лети - как пожелаешь, госпожа рыба. А на прощанье наложу я на тебя такое сю: каждая из твоих сестер, и каждый из твоих братьев, которого коснешься ты плавником - буде того пожелает, сможет летать, как ты. Жить же вам назначаю далеко в море, где чайки и иные птицы не смогут оборвать вашего вольного полета. Теперь - ступай! - и Летучая Рыба скрылась под водой.

- Ты странный человек, молодой оммёдзи, - вздохнул за спиной чудотворца голос - Стоит тебе услышать слово "невозможно", как ты несешься опровергать услышанное.
Абэ-но Сэймей обернулся, ничуть не удивленный, и кивнул Рикугоо, что сидел выше него под кривой сосной:
- Да, это так. Я не люблю этого слова, в нем есть обреченность.
- Ты хотел показать мне, что я был неправ, молодой оммёдзи? - печально спросил сикигами мертвого Наривары.
- Вовсе нет, отчего ты так решил?! - возмутился Сэймей - Мне просто стало жаль эту рыбу, о твоих словах я даже и не помнил.
- Не помнил, - эхом повторил Стоглазый - Ты странный человек, молодой оммёдзи! Ты забыл мои слова, которых я сам не могу забыть, и не помнил их даже тогда, когда показал, что я был неправ... как ты так можешь?
Абэ-но Сэймей посмотрел в высокое небо, и его глаза замутились синим, словно в стакан воды капнули синей туши:
- Не знаю, Рикугоо Стоглазый. Я просто так живу, и не думаю о том, что больно ранит. Хочешь научиться так же, верно?
Сикигами умершего Наривары кивнул.
- Тогда ступай за мной. Может и выйдет что... - и, подхватив пустое ведро для рыбы, весело пошел к городу, напевая странную песенку: "Не так давно Гайдзиния под воду утонула, решили все гайдзины, что виноват Сэймей. А он гулял тем временем в расшитом каригину, в одной руке красавица, в другой руке цветок..."
- Странный, какой странный человек! - прошептал Рикугоо, осторожно, подобрав подол китайского платья, идя следом - Какой странный, и как похож на Арихиру-данна!

Так у Сэймея появился Рикугоо, второй из двенадцати служивших ему сикигами, который пошел с ним, дабы научиться забывать плохое и жить сегодняшним днем, а Сяо Ман из дома Ито зарекся ходить на рыбалку: мало что никакой радости, так еще и голову напечет до летающих рыб!
А в Японском море и том океане, который хранит сын Великого Морского Дракона, Сейрю Рю-о Сама, появилось множество странных рыб, которые умеют летать, подобно птицам - хоть и невысоко и недалеко.

А через тринадцать лет Абэ-но Сэймею, едва опомнившемуся от достопамятной истории с Досоном, матушка его, Куздуноха-Гэнко-гиуцнэ, строго-настрого велела не позднее годичного срока представить пред очи ее карие внука и наследника, что радовал бы ее сердце.
И как ни нежеланны были такие хлопоты великому мастеру Инь-Ян, а делать нечего - пришлось выкручиваться....
Впрочем, уж это-то са-авсем другая история!