Единственный среди нас абсолютно трезвый и адекватный, он производил потрясающее впечатление полного психа
И решил Томо-доно в поисках вдохновения сию траву в массы пустить...
Под катом: стеб, пафосЪ, стилизация и ЖЕСТОКОСТЬ. Много жестокости))Жил в провинции Абэ молодой человек, и звали его Ясуна.
Не так, чтоб он был очень молод - но и до старости ему было еще далековато, надо признать.
И очень его огорчало то, что его, такого замечательного, выгнали из столицы и велели ни уха, ни рыла туда не казать ближайшие триста лет, и еще почему выгнали!
За разврат. Из Хэйан-то - и за разврат!
Нет, из борделя больше шансов с таким резюме быть выгнанным, чем из славной японской столицы, будем честны с собой. Но Ясуна ухитрился: уж больно вкусы у него были ... своеобразные. После третьего трупа и попросили пожаловать прочь.
И отправился Ясуна в провинцию Абэ. Женился, построил дом, родил сына. Назвали в честь отца - Ясуной. Получился, по тогдашним традициям, Абэ-но Ясуна.
Рос мальчик весь в отца - в смысле, статный и красивый, а не то, что вы подумали, умный рос, смелый и находчивый, сильный воин, умелый охотник - кладезь талантов, а не человек!
И вот однажды случилось ему пойти на охоту в близлежащую рощицу, где давеча расставил он капканы на зайцев и прочих мелких вредителей. Шел он, шел, и вдруг видит - бежит по лесу лисица, красавица, мех пышный, гладкий - редкий, чернобурый! А за нею какой-то, извините, долбодуб верхами несется, деревья ломает, орет так, что Сусаноо-но Микото обзавидуется - того гляди, затопчет красавицу не глядя, горе-охотничек!
Вынул Абэ-но Ясуна верный лук, наложил стрелу на тетиву - и недолго думая, застрелил конкурента. Да от излишнего энтузиазма пальцы тетивой посек, пришлось тряпочкой замотать... а потом еще трупик прикапывать в прелой прошлогодней листве... и сумки седельные проверять на предмет чего в хозяйстве полезного...
Дел невпроворот!
А когда освободился Ясуна от своих трудов, лисица, понятно, уже далеко убежала - на то она и лисица.
Пожалел молодой человек, что зазря стрелу на конкурента потратил, покачал головой, да и домой двинулся, по дороге собирая из капканов добычу.
И видит - в одном из капканов давешняя лисица сидит, лапу защемив, слезы по мордочек катятся - та с горошину, иная с грецкий орех - можно ли не умилиться?
Умилился Ясуна. Разжал капкан, придержал пальцами - беги, лисонька, на свободу, беги, не плачь только! Вынула лисица лапку - а капкан возьми да и захлопнись. И остался благородный молодой человек без двух пальцев, а мозгов у него отродясь не было.
Но не особенно и горевал Абэ-но Ясуна: как уже сказано, с мозгами у него были проблемы, да и чувствовать себя героем было приятно, так что снова перевязал он руку тряпочкой да и домой пошел, благо, ругать его некому было: Ясуна-старший давно помер, а супруга его и того раньше.
И вот пришел он домой, а там в комнате сидит на циновках прекрасная молодая госпожа, волосы у нее на три шага после нее по земле стелются, кимоно в тринадцать слоев чистого шелка, заколки из драгоценного дерева с серебром, брови - как две капли туши, зубы - черным-черны, губы алые, как цветок камелии - нет краше, и быть не может. Еще б глаза так золотом не сияли...
Застыл в дверях славный охотник, слова от красы ее невозможной вымолвить не может, только хрипит невнятно и руками машет. А она личико рукавом прикрыла - смеется-заливается. Наконец, прохрипелся герой, выдавил кое-как:
- А кто такова молодая госпожа будет? И что она в моей жалкой хижине делает?
Улыбнулась барышня, брови как крылья бабочки вверх взлетели, ресницы как листва на рассвете затрепетали:
- А буду я знатная госпожа, и дочь знатного господина, а звать меня Гэнко*. И буду я, почтенный господин, Вашей верной супругой. А вот и приданое мое стоит - полюбуйтесь-ка!
Глянул сын Ясуны - глазам не поверил: сундуки стоят, скатки шелка лежат, низки монет висят... Что тут, с таким-то приданым, думать?
- А будьте, госпожа Гэнко, моей супругой! Я Вас даже любить стану!
- Затем и пришла я, господин Ясуна. Вот только такое дело... Пообещайте-ка мне, будущий мой супруг, что долг наш мы исполнять будем исключительно в темноте. А я - еще и не снимая пяти нижних кимоно!
Задумался женишок над такими странными условиями, но сундуки пересилили природную подозрительность.
Согласился он, и даже клятву в том дал перед богами.
И пошла у них жизнь супружеская: муж охотился, жена ткала-вышивала, муж на базаре продавал, жена кушать готовила.
Правда, была у нее слабость - любила красавица птичье мясо - да разве то большая беда для охотника-то?!
Так и муженек был не без слабостей - бывало, как обнимет руками за шею, как поясом тонкие запястья-то перевяжет... ну да в темноте все равно неясно, запястья и шея то были, или какие-то подручные предметы - по крайней мере, так наш Ясуна жаловался своим дорогим друзьям в кабачке "Рыдающая, подобно козодою, ива" в том конце деревни. А дорогие друзья сочувствовали, советы давали, как приструнить жену-извращенку.
Наконец, не выдержал он: наслушавшись-то друзей, да сакэ хлебнув - пошел домой, схватил беременную Гэнко под белы руки, связал, сорвал с нее богатые одежды - глядь, а там... они.
Мохнатые, черно-бурые. Общим счетом девять штук, на седьмом браслетка кокетливая, на третьем бантик, а пятый - кудрявится.
- Супруга моя, подобная цветущему цветку и жемчужному жемчугу - гневно уставился на нее Ясуна - Да Вы, никак, лисица?!
Скривилась супруга - словно небо нахмурилось:
- Супруг мой, подобный дубовому дубу и медной медяшке, да Вы, никак, кимбочник-извращенец?! Злой Вы, вот рожу сына - и уйду я от Вас. В речку. К маме.
- Не уходите, дорогая госпожа Гэнко! Плевать мне, что Вы уродливое злобное создание мрака, я все равно Вас весьма люблю!.. И приданое Ваше... И вообще, как я с сыном-то один-то буду?!
- А как хотите, бесценный господин Ясуна. Я в этом больше не участница. Вот рожу - и к маме!
Так вот поссорились нежные супруги. А все потому, что слово надо держать!
Родила Гэнко-годзэн сына, переругались они с мужем по поводу имени - уж больно кицунэ-сама не желала, чтоб ее кровиночка звалась Ясуной*, то есть вдвойне дешевкой, как в том роду принято было - и настояла на имени Сэймей*: пусть, мол, вся жизнь его будет ясная, как в самый лучший и светлый день.
Доброе имя выбрала Гэнко-гицунэ своему сыну - и скрылась в бурной реке, где жила ее почтенная матушка.
А Ясуна, дешевенький наш, остался один воспитывать сына на жалкие непропитые остаточки от приданого. Нанял кормилицу, конечно, все как у людей... вот только малыш кормилицу невзлюбил. Орал, едва завидев, да еще и кусался - а зубки у сына кицунэ были ого какие, плакал ночи напролет... Несносный был младенец!
И не вынесла душа Ясуны.
Пошел он посоветоваться к местной ведьме, а та, мухоморовки-табуретовки наклюкавшись, насоветовала как могла.
И решил он по ее совету поступить. Взял дитё и на берег реки отправился. Бежит река, струи серые, как легчайший драгоценный шелк, рыбка в стремнине плещет... сын орет-разливается.
Час сидит, два сидит, попа от росы намокла, уши от сыновьего крика заболели... наконец, свершилось: расступилась река, вышла из нее Гэнко-гицунэ - краше, чем была, волосы еще длиннее отросли, кимоно вышито втрое богаче. Вышла на берег, подбежала к младенцу, заворковала над ним нежно, грудь ему дала. Затих малыш, заулыбался, сразу стал на мать похож, как одна капля воды на другую.
Вот тут-то и подоспел Ясуна - знать, проснулась в нем отцова дурная кровь - повалил красавицу на траву, надругался, да и вырвал ей правый глаз - золотой, как летнее солнышко, как рисовая солома. Вырвал, схватил ребенка да и прочь побежал, оставив прекрасную лисицу на берегу кровью рыдать.
А дома раскрыл сыну рот, да туда материн глаз и вложил.
Ближайшие пять лет он есть не просил, учился писать и читать (научился ли - неизвестно: говорить ребенок с глазом во рту не мог) и по ночам иногда гулял по дому.
На самом-то деле, с ним днем и ночью через этот глаз беседовала его мама, рассказывая ему о разных лисьих премудростях и научая, как жить и что делать - но окружающие о том не знали.
Однако ж, когда он достиг пятилетнего возраста, эффект глаза кончился, и мальчик заговорил. Да еще и жрать попросил!
Отцовскому гневу не было предела: он ведь так привык к тишине и покою, и к тому, что на еду надо вдвое меньше тратиться...
В общем, недолго думая, пошел он на речку и стал бить сына, чтоб тот заплакал. Мальчик был, конечно, японский и гордый, но на пятой минуте не выдержал и заревел...
Поверите ли - второй раз на мужнино коварство купилась бедная Гэнко-гицунэ! И второго глаза лишилась, серебряного, как осенняя луна, как овсяной колос.
А коварный муж снова заткнул сыну рот... на сей раз мальчик понял чем. Но, во-первых, выплюнуть никак не выходило, во-вторых, отец все равно засунул бы назад... а в-третьих, с ним снова мама разговаривала, наконец-то!
Так и жил маленький Сэймэй с пяти до десяти лет, научаясь разным тайным наукам, а еще бегать, прыгать, танцевать и мечом махать. И втайне планировал он отцу страшно отомстить. Планировал днем, ночью замышлял, на рассвете и закате затевал - наконец, пришел срок, исполнилось ему десять лет, снова смог он говорить и есть человеческую пищу.
Подошел он тогда к отцу и сказал:
- Почтеннейший мой батюшка! Не любо мне на человечий лад говорить, молчать куда приятнее. Слышал я от мудрых людей: если кусочек лисьего хвоста мне в рот положить, никогда я уже не заговорю и есть мне нужды не будет. Так не согласитесь ли Вы со мною на речку сходить, возлюбленный мой отец и родитель и покровитель?
Понравилась эта идея Ясуне: вроде, и сын при нем, и тихо в доме, и новой жене и трем братьям глаза не мозолит, нелюдь разноглазая.
Взял молодой Сэймей танто и пошел с отцом на реку. Сел на берегу, заплакал тихонько, потом вдруг махнул широким рукавом:
- Гляньте, отец и покровитель: не матушки ли моей кимоно показалось?
Наклонился Ясуна над рекой, вглядываясь - тут-то сын и вонзил танто ему в глазницу и сперва один глаз извлек, а затем и второй, а самого в реку столкнул.
Алым окрасились серые речные воды, закричал предсмертным чаячьим криком Абэ-но Ясуна, засмеялся в ответ ему молодой Сэймей. Вышла на берег прекрасная кицунэ, шепчет:
- Ты ли это, сын мой, Абэ-но Сэймей? Ты ли за позор мой и боль отомстил, ты ли супостата убил?
- Кто, как не я, матушка моя, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ!
- Горе мне, несчастной: сын мой прекрасный и сильный в торжестве мести, Абэ-но Сэймей, передо мной стоит, а я его и увидеть-то не могу!
- Наклонись, матушка моя, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, и сможешь ты увидеть и меня, и ясное солнце, и бурную реку!
Наклонилась та, и вложил он ей в кровоточащие глазницы очи отца своего, и прошептал первое в своей жизни заклятье: "Кто не видит, тот увидит. Тот, кто видел, тот ослеп" - и приросли глаза, стали, как свои.
И засмеялась Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, и обняла своего мудрого сына.
Так закончилось детство великого оммёдзи и начался новый этап его бурной жизни, ознаменованный переездом вместе с матерью (и ее приданым) из провинции Абэ в славный город Хэйан в дом на берегу речки Сэна.
Но это уже совсе-ем другая история...
_________
забытые примечания:
* от "гэн" - иллюзия
* значение имени
* "сэймей" - ясная погода, доброе (благоприятное) время
Под катом: стеб, пафосЪ, стилизация и ЖЕСТОКОСТЬ. Много жестокости))Жил в провинции Абэ молодой человек, и звали его Ясуна.
Не так, чтоб он был очень молод - но и до старости ему было еще далековато, надо признать.
И очень его огорчало то, что его, такого замечательного, выгнали из столицы и велели ни уха, ни рыла туда не казать ближайшие триста лет, и еще почему выгнали!
За разврат. Из Хэйан-то - и за разврат!
Нет, из борделя больше шансов с таким резюме быть выгнанным, чем из славной японской столицы, будем честны с собой. Но Ясуна ухитрился: уж больно вкусы у него были ... своеобразные. После третьего трупа и попросили пожаловать прочь.
И отправился Ясуна в провинцию Абэ. Женился, построил дом, родил сына. Назвали в честь отца - Ясуной. Получился, по тогдашним традициям, Абэ-но Ясуна.
Рос мальчик весь в отца - в смысле, статный и красивый, а не то, что вы подумали, умный рос, смелый и находчивый, сильный воин, умелый охотник - кладезь талантов, а не человек!
И вот однажды случилось ему пойти на охоту в близлежащую рощицу, где давеча расставил он капканы на зайцев и прочих мелких вредителей. Шел он, шел, и вдруг видит - бежит по лесу лисица, красавица, мех пышный, гладкий - редкий, чернобурый! А за нею какой-то, извините, долбодуб верхами несется, деревья ломает, орет так, что Сусаноо-но Микото обзавидуется - того гляди, затопчет красавицу не глядя, горе-охотничек!
Вынул Абэ-но Ясуна верный лук, наложил стрелу на тетиву - и недолго думая, застрелил конкурента. Да от излишнего энтузиазма пальцы тетивой посек, пришлось тряпочкой замотать... а потом еще трупик прикапывать в прелой прошлогодней листве... и сумки седельные проверять на предмет чего в хозяйстве полезного...
Дел невпроворот!
А когда освободился Ясуна от своих трудов, лисица, понятно, уже далеко убежала - на то она и лисица.
Пожалел молодой человек, что зазря стрелу на конкурента потратил, покачал головой, да и домой двинулся, по дороге собирая из капканов добычу.
И видит - в одном из капканов давешняя лисица сидит, лапу защемив, слезы по мордочек катятся - та с горошину, иная с грецкий орех - можно ли не умилиться?
Умилился Ясуна. Разжал капкан, придержал пальцами - беги, лисонька, на свободу, беги, не плачь только! Вынула лисица лапку - а капкан возьми да и захлопнись. И остался благородный молодой человек без двух пальцев, а мозгов у него отродясь не было.
Но не особенно и горевал Абэ-но Ясуна: как уже сказано, с мозгами у него были проблемы, да и чувствовать себя героем было приятно, так что снова перевязал он руку тряпочкой да и домой пошел, благо, ругать его некому было: Ясуна-старший давно помер, а супруга его и того раньше.
И вот пришел он домой, а там в комнате сидит на циновках прекрасная молодая госпожа, волосы у нее на три шага после нее по земле стелются, кимоно в тринадцать слоев чистого шелка, заколки из драгоценного дерева с серебром, брови - как две капли туши, зубы - черным-черны, губы алые, как цветок камелии - нет краше, и быть не может. Еще б глаза так золотом не сияли...
Застыл в дверях славный охотник, слова от красы ее невозможной вымолвить не может, только хрипит невнятно и руками машет. А она личико рукавом прикрыла - смеется-заливается. Наконец, прохрипелся герой, выдавил кое-как:
- А кто такова молодая госпожа будет? И что она в моей жалкой хижине делает?
Улыбнулась барышня, брови как крылья бабочки вверх взлетели, ресницы как листва на рассвете затрепетали:
- А буду я знатная госпожа, и дочь знатного господина, а звать меня Гэнко*. И буду я, почтенный господин, Вашей верной супругой. А вот и приданое мое стоит - полюбуйтесь-ка!
Глянул сын Ясуны - глазам не поверил: сундуки стоят, скатки шелка лежат, низки монет висят... Что тут, с таким-то приданым, думать?
- А будьте, госпожа Гэнко, моей супругой! Я Вас даже любить стану!
- Затем и пришла я, господин Ясуна. Вот только такое дело... Пообещайте-ка мне, будущий мой супруг, что долг наш мы исполнять будем исключительно в темноте. А я - еще и не снимая пяти нижних кимоно!
Задумался женишок над такими странными условиями, но сундуки пересилили природную подозрительность.
Согласился он, и даже клятву в том дал перед богами.
И пошла у них жизнь супружеская: муж охотился, жена ткала-вышивала, муж на базаре продавал, жена кушать готовила.
Правда, была у нее слабость - любила красавица птичье мясо - да разве то большая беда для охотника-то?!
Так и муженек был не без слабостей - бывало, как обнимет руками за шею, как поясом тонкие запястья-то перевяжет... ну да в темноте все равно неясно, запястья и шея то были, или какие-то подручные предметы - по крайней мере, так наш Ясуна жаловался своим дорогим друзьям в кабачке "Рыдающая, подобно козодою, ива" в том конце деревни. А дорогие друзья сочувствовали, советы давали, как приструнить жену-извращенку.
Наконец, не выдержал он: наслушавшись-то друзей, да сакэ хлебнув - пошел домой, схватил беременную Гэнко под белы руки, связал, сорвал с нее богатые одежды - глядь, а там... они.
Мохнатые, черно-бурые. Общим счетом девять штук, на седьмом браслетка кокетливая, на третьем бантик, а пятый - кудрявится.
- Супруга моя, подобная цветущему цветку и жемчужному жемчугу - гневно уставился на нее Ясуна - Да Вы, никак, лисица?!
Скривилась супруга - словно небо нахмурилось:
- Супруг мой, подобный дубовому дубу и медной медяшке, да Вы, никак, кимбочник-извращенец?! Злой Вы, вот рожу сына - и уйду я от Вас. В речку. К маме.
- Не уходите, дорогая госпожа Гэнко! Плевать мне, что Вы уродливое злобное создание мрака, я все равно Вас весьма люблю!.. И приданое Ваше... И вообще, как я с сыном-то один-то буду?!
- А как хотите, бесценный господин Ясуна. Я в этом больше не участница. Вот рожу - и к маме!
Так вот поссорились нежные супруги. А все потому, что слово надо держать!
Родила Гэнко-годзэн сына, переругались они с мужем по поводу имени - уж больно кицунэ-сама не желала, чтоб ее кровиночка звалась Ясуной*, то есть вдвойне дешевкой, как в том роду принято было - и настояла на имени Сэймей*: пусть, мол, вся жизнь его будет ясная, как в самый лучший и светлый день.
Доброе имя выбрала Гэнко-гицунэ своему сыну - и скрылась в бурной реке, где жила ее почтенная матушка.
А Ясуна, дешевенький наш, остался один воспитывать сына на жалкие непропитые остаточки от приданого. Нанял кормилицу, конечно, все как у людей... вот только малыш кормилицу невзлюбил. Орал, едва завидев, да еще и кусался - а зубки у сына кицунэ были ого какие, плакал ночи напролет... Несносный был младенец!
И не вынесла душа Ясуны.
Пошел он посоветоваться к местной ведьме, а та, мухоморовки-табуретовки наклюкавшись, насоветовала как могла.
И решил он по ее совету поступить. Взял дитё и на берег реки отправился. Бежит река, струи серые, как легчайший драгоценный шелк, рыбка в стремнине плещет... сын орет-разливается.
Час сидит, два сидит, попа от росы намокла, уши от сыновьего крика заболели... наконец, свершилось: расступилась река, вышла из нее Гэнко-гицунэ - краше, чем была, волосы еще длиннее отросли, кимоно вышито втрое богаче. Вышла на берег, подбежала к младенцу, заворковала над ним нежно, грудь ему дала. Затих малыш, заулыбался, сразу стал на мать похож, как одна капля воды на другую.
Вот тут-то и подоспел Ясуна - знать, проснулась в нем отцова дурная кровь - повалил красавицу на траву, надругался, да и вырвал ей правый глаз - золотой, как летнее солнышко, как рисовая солома. Вырвал, схватил ребенка да и прочь побежал, оставив прекрасную лисицу на берегу кровью рыдать.
А дома раскрыл сыну рот, да туда материн глаз и вложил.
Ближайшие пять лет он есть не просил, учился писать и читать (научился ли - неизвестно: говорить ребенок с глазом во рту не мог) и по ночам иногда гулял по дому.
На самом-то деле, с ним днем и ночью через этот глаз беседовала его мама, рассказывая ему о разных лисьих премудростях и научая, как жить и что делать - но окружающие о том не знали.
Однако ж, когда он достиг пятилетнего возраста, эффект глаза кончился, и мальчик заговорил. Да еще и жрать попросил!
Отцовскому гневу не было предела: он ведь так привык к тишине и покою, и к тому, что на еду надо вдвое меньше тратиться...
В общем, недолго думая, пошел он на речку и стал бить сына, чтоб тот заплакал. Мальчик был, конечно, японский и гордый, но на пятой минуте не выдержал и заревел...
Поверите ли - второй раз на мужнино коварство купилась бедная Гэнко-гицунэ! И второго глаза лишилась, серебряного, как осенняя луна, как овсяной колос.
А коварный муж снова заткнул сыну рот... на сей раз мальчик понял чем. Но, во-первых, выплюнуть никак не выходило, во-вторых, отец все равно засунул бы назад... а в-третьих, с ним снова мама разговаривала, наконец-то!
Так и жил маленький Сэймэй с пяти до десяти лет, научаясь разным тайным наукам, а еще бегать, прыгать, танцевать и мечом махать. И втайне планировал он отцу страшно отомстить. Планировал днем, ночью замышлял, на рассвете и закате затевал - наконец, пришел срок, исполнилось ему десять лет, снова смог он говорить и есть человеческую пищу.
Подошел он тогда к отцу и сказал:
- Почтеннейший мой батюшка! Не любо мне на человечий лад говорить, молчать куда приятнее. Слышал я от мудрых людей: если кусочек лисьего хвоста мне в рот положить, никогда я уже не заговорю и есть мне нужды не будет. Так не согласитесь ли Вы со мною на речку сходить, возлюбленный мой отец и родитель и покровитель?
Понравилась эта идея Ясуне: вроде, и сын при нем, и тихо в доме, и новой жене и трем братьям глаза не мозолит, нелюдь разноглазая.
Взял молодой Сэймей танто и пошел с отцом на реку. Сел на берегу, заплакал тихонько, потом вдруг махнул широким рукавом:
- Гляньте, отец и покровитель: не матушки ли моей кимоно показалось?
Наклонился Ясуна над рекой, вглядываясь - тут-то сын и вонзил танто ему в глазницу и сперва один глаз извлек, а затем и второй, а самого в реку столкнул.
Алым окрасились серые речные воды, закричал предсмертным чаячьим криком Абэ-но Ясуна, засмеялся в ответ ему молодой Сэймей. Вышла на берег прекрасная кицунэ, шепчет:
- Ты ли это, сын мой, Абэ-но Сэймей? Ты ли за позор мой и боль отомстил, ты ли супостата убил?
- Кто, как не я, матушка моя, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ!
- Горе мне, несчастной: сын мой прекрасный и сильный в торжестве мести, Абэ-но Сэймей, передо мной стоит, а я его и увидеть-то не могу!
- Наклонись, матушка моя, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, и сможешь ты увидеть и меня, и ясное солнце, и бурную реку!
Наклонилась та, и вложил он ей в кровоточащие глазницы очи отца своего, и прошептал первое в своей жизни заклятье: "Кто не видит, тот увидит. Тот, кто видел, тот ослеп" - и приросли глаза, стали, как свои.
И засмеялась Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, и обняла своего мудрого сына.
Так закончилось детство великого оммёдзи и начался новый этап его бурной жизни, ознаменованный переездом вместе с матерью (и ее приданым) из провинции Абэ в славный город Хэйан в дом на берегу речки Сэна.
Но это уже совсе-ем другая история...
_________
забытые примечания:
* от "гэн" - иллюзия
* значение имени
* "сэймей" - ясная погода, доброе (благоприятное) время
@темы: чтиво, Абэ но Сэймэй, бред хэйянский, грамотно записанная больная фантазия становится красивой сказкой