Единственный среди нас абсолютно трезвый и адекватный, он производил потрясающее впечатление полного психа
И понеслось, и покатилось...
Под катом то, на что вы сами напоролись. потуги на юмор, опять жестокость, ёкаи и легкая эротикаДо десяти лет будущий великий оммёдзи Абэ-но Сэймей жил в горе и небрежении, воспитываемый своим жестоким отцом по остаточному принципу после трех своих млдадших братьев и одной сестры, и даже говорить почти не умел.
Зато он умел думать, и именно это помогло ему хитростью одолеть жестокого отца и вернуть себе благосклонность матери, а самой матери - зрение.
И вот, когда Сэймей и Кудзуноха-Гэнко-гицунэ стояли на берегу и смотрели, как порозовевшая вода постепенно возвращает себе исходный жемчужно-серый цвет, лисица сказала:
- Ну что ж, дорогой мой сын, Абэ-но Сэймей! Вижу я теперь благодаря твоим чарам, каков ты у меня красавец, и свое лицо в речных струях я вижу - но так же ясно вижу я и то, что дольше здесь оставаться нам нельзя.
- Здраво рассуждаете Вы, моя уважаемая матушка, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ. В конце концов, сколь бы прав я не был в своей мести, но кару за отцеубийство еще никто законом не отменял - вздохнул будущий оммёдзи.
Постояли они еще какое-то время и отправились в деревню - вещи собирать, пока никто тревоги не поднял. Но не дали им из дома и драного дзори вынести - прогнала их от порога новая жена Ясуны, Кохиме-Химеко, да еще братьев своих позвала, чтоб они как следует проучили обоих, как из семьи таскать.
Несолоно хлебавши вернулись мать с сыном на берег речки: лисьи чары лисьими чарами, а у братьев Кохиме-Химеко-годзэн мозгов маловато было, пудрить нечего - одна кость да кулаки, каждый кулак - с маленького сумоиста. Страшно!
Печальна глянула Кудзуноха-Гэнко-гицунэ на серые речные воды: хорошо ей жилось на дне, с сестрами и маменькой! Но есть такое японское слово "надо", и как ни терзала тоска ей сердце, отвернулась прекрасная лисица от родного дома и посмотрела на сына.
Жалостью наполнилось ее сердце: такой красивый мальчик - а калека: ни ушек мягоньких, ни хвостов шелковых, только волосы как лисья шерсть пушистые да глаз разные: правый - серый, человечий, а левый - серебряный, лисий. И то ладно, что лицом не в отца удался, чтоб тому провалиться, нет такого слова в хэйанском японском, чтоб его назвать!
- Сын мой, прекрасный Абэ-но Сэймей, ты в нашей семье мужчина, тебе и судить: что нам делать с тобою, чтоб не пропасть попусту?
- Матушка моя лисица - скосил на нее свой серебряный глаз молодой оммёдзи - А отчего бы не поехать нам в славную столицу, в город Хэйан? Там и Вы без должного восхищения, и я - без достойного воспитания не останемся, не так ли, матушка моя лисица?
- Ах, сын мой, разумный не по годам Абэ-но Сэймей! Вот так мы и поступим. Но где же нам взять повозку и упряжку, чтоб ехать? Не пристало ведь знатным господам пешком ходить, а отец твой бесстыжий от приданого моего и монетки не оставил, кусочка шёлка растратить не забыл!
- Ах, матушка моя, вы - лисица, я - колдун, хоть и весьма юный. Нам ли о транспорте беспокоиться? Вот, посмотрите: всплыло тело негодного моего отца, не желает его в лоне своем терпеть светлая реченька. Так ли?
- Так, дорогой мой сын! Но какая нам от того польза?
- А такая нам от того польза, что коли Вы, матушка моя лисица, изволите у крестьянина тачку украсть, будет у нас лучшая повозка изо всех, что до бывали или после будут! - решительно сказал молодой оммёдзи и осторожно начал с обрыва к реке спускаться.
Тревожно следила его матушка, как идет он вниз, среди осоки, сухой травы да одуванчиков, сердце ее замирало всякий раз, как оскальзывалась ножка его босая на крутом склоне - и радостно вперед бежало, когда он легко выравнивал шаг, взглядывал вверх - мол, не волнуйтесь, государыня матушка, ничего плохого со мной не случится, и случиться вовсе не может!
Дождалась Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, пока сын к самой воде спустится - отлегло у нее от души, повернулась она - и глядь, черно-бурая лисица бежит, хвостами след заметает, а тех хвостов-то - раз, два, три... много!
Забежала на крестьянский двор, смотрит: стоит мужик, навоз на вилы поднимает, да в тачку мечет: огород удобрять готовится, стало быть.
Усмехнулась кицунэ: тачка так тачка, посмотрим, как сынок выкрутится - да и перекинулась в девушку, да в какую! Куда только вся краса делась?
Кожа смуглая, солнцем высушенная, волосы до рыжины выгорели, руки голые, сильные - иной мужчина обзавидуется! - грудь тяжелая, да всей одежки - рубаха белого полотна да венок на волосах, маковый, алый, душистый - с ума рехнуться!
Рассмеялась кицунэ - не тихо да звонко, а громко, грубо, зазывно так - да и говорит:
- Что, добрый человек, трудишься? Не тяжело ли тебе, помощь не нужна ль, красивый? - а тот красивый на сакуру похож - сам кривой, да все лицо в красное пятнышко. Хохочет, пыжится, плечи пошире расправить пытается..
- Ты ли мне поможешь, девица? Ну, коли развлечение за помощь мне будет, так помоги! - и снова этак хохотнул - Не боишься ли, птица белоперая, нелетучая?
- А чего же мне и бояться, с таким красавцем? - отвечала лисица, и самый голос - низкий, грудной - словно звал с собой. Поразвлечься.
Бросил свою тачку крестьянин, вилы в землю воткнул, штаны снял, да девицу за руку хватить только хотел - сама пошла, покорно так, бедрами словно лебедь покачивая.
И он за ней туда же... а уж как орал он, со всей страстью куст терновый да поросль крапивную расцеловав - только его то и касалось. Ну, еще дяди Соске, что это видел... и тети Мацу, что об этом всей деревне рассказала... но никак не Кудзунохи-Гэнко-гицунэ, что тачку под шумок к сыну откатила. А шумок да, неслабый был шумок - шум настоящий!
Радостно встретил свою матушку молодой Сэймей. Сидел он на берегу, ножичком счищал водоросли и кровь засохшую с отцовской головы. Отрезанной.
Скалилась на него злобно отрезанная голова, а он все улыбался - ясно так, беспечно. И кицунэ-сама улыбнулась: сын рад - матери хорошо, так всегда.
- Привезли Вы тачку, я гляжу, матушка моя, мудрейшая и хитрейшая среди лис Благословенных Островов?
- Привезла, мой не по годам мудрый сын. Но скажи, для чего тебе понадобилась голова отца твоего, будь он неладен хуже самурайского ниндзя Кибагами?
Улыбнулся юный оммёдзи.
- Колдун я, матушка, или не колдун? Не ты ли, прекраснейшая из лис, говорила, что из-за этого недостойного покойника ты не можешь въехать в столицу, как подобает достойной госпоже из знатного рода?
- Я - охотно кивнула Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, присаживаясь на траву - ни травинки не примялось, словно бабочка легка была Гэнко-гицунэ- И что же? Мой премудрый сын сделал какие-то свои выводы?
- Сделал - кивнул тот, и серебряным глазом сверкнул - Посудите сами, матушка, не ездил ли бессовестно на нас отец мой неблагий все эти годы?
- Ездил, как император на наложницах не ездил, ни наш, и ни позапрошлый даже!
- Ездил, значит... Вот и нам черед пришел на нем поездить! Подкатите, будьте добры, сюда тачку, государыня матушка моя!
Подкатила лисица тачку. Закрепил сын голову своего беспутного отца сбоку, вырезал у того на лбу особые знаки, шепнул тихонько:
- Тот, кто привык к колеснице, однажды привыкнет к ярму. Ак-сок-дзен!
Раскрыла голова рот и закричала, бессильно и беззвучно, и изо рта у нее вырвались три языка пламени, окутавшие тачку с навозом.
Когда же они исчезли, в изумлении заморгала шелковыми ресницами прекрасная лисица: стояла перед ними драгоценного дерева повозка, с шелковой занавеской, с золотыми - окинавского золота! - украшениями, вся резная - по столбикам лисы бегут, над навесом совы сидят, девушки волосы гребнями чешут... голова ясунина скалится, лаком покрытая.
Всем хороша повозка. Всем добра, любая дама благородная за такую все приданое отдаст и себя впридачу...
Одно плохо: нету лошадей в нее впрячь, да и не нужны ей лошади: сама поедет.
Нахмурилась было Кудзуноха-сама, но быстро улыбнулась: пусть весь Хэйан знает, что едет к ним великий оммёдзи, не абы кто, а Абэ-но Сэймей!
Села она на сиденье мягкое, у ног своих сына возлюбленного усадила, опустила занавеску да белой рученькой махнула: вперед, голова дурная!
Покатила повозка, без лошадей, без волов, быстрей ветра, тише воды, по сухим дорогам и мокрым дорогам, по полям хлопковым да полям рисовым, мимо деревень и городов, мимо крестьян и купцов, и всякий, кто ее видел да в пустые глазницы мертвой головы смотрел - молились добрым ками, чтоб те беду отвели да их самих от злых духов укрыли.
А мать с сыном на них и не смотрят, друг на друга смотрят - не наглядятся, говорят тихо меж собой на том языке, что одним лисам да детям известен, пересмеиваются тихонько, а ночами спят крепко, пока повозка сама катится, сама правит, есть не просит, пить не желает...
И вот на третий день их пути, встретился им в поле усталый путник, молодой совсем, с длинной косой, в черном косодэ и алом хаори на широких плечах, шел он через луг, неся на плече длинный меч, а за ним спешил маленький старичок.
- Матушка моя, прекрасная кицунэ, глянь на этих двоих: они долго шли, и, видно, очень устали! Позволим им проехать с нами сколько-нибудь, пусть отдохнут!
- Я смотрю, сын мой прекрасный, твое сердце не только мудрое, но и доброе - и это не может меня не радовать! Отчего не пригласить их в нашу повозку - если не испугаются и не убежат прочь, конечно! - и белой, словно хоккайдоский снег, ручкой в серебряных запястьях, подняла шелковую занавеску, позвала ласково:
- Добрые люди, честные путники! Видим мы, вы устали, потому что путь ваш был нелегок и долог - сядьте в повозку, дайте отдых ногам - если, конечно, не боитесь!
- Чего нам и бояться, добрая женщина - хмыкнул молодой - Если и сами мы не из рода людей? Пусть ками благословят Вас за помощь, а мы как-никак отблагодарим однажды - и легко сел на приступочку, а старичок внутрь пробрался, уселся поудобнее, голову большую ручками подпер, смотрит на лисицу и сына ее, улыбается дружелюбно, как щупальце осьминожье.
- Куда едете-то, добрая женщина?
- А куда и ехать, как не в столицу?
- И впрямь, куда бы еще? И сына, стало быть, с собой везете?
- А как иначе и везти, как не с собою?
- И думаете, верно, учить его пристроить?
- А как иначе и думать, как не об этом?
- Добрая ты женщина, и умная вдобавок... Послушай совета: не отдавай сына в придворную школу. Отведи его к мудрецу, что живет у заставы Судзаку, а зовут его Наривара-но Арихира. Лучшего учителя ты сыну не найдешь, хоть весь Хэйан обойди, хоть все Острова, Жемчужным копьем созданные!
- Добрый вы человек, дедушка, да только как Вас зовут, чтоб имя Ваше перед ками благими не забывать?
- А зовут нас с тем юнцом зеленым одним именем на двоих, да только то имя - не для людских ушей! Спасибо еще раз за отдых наш краткий, добрая женщина!
И только ветерок подул - не стало старика и юноши, как не бывало никогда, а вдали в пыли показались ворота - северная застава, застава Сейрю, вход в славный город Хэйан.
Так Абэ-но Сэймей прибыл со своей матушкой в стольный город на первом в Японии Хи-но Куруме, и отправился искать старого мудреца Наривару-но Арихиру, чтоб учиться у него дотоле неведомым ему тайнам мастерства Инь-Ян.
Но это совсе-ем другая история....
Под катом то, на что вы сами напоролись. потуги на юмор, опять жестокость, ёкаи и легкая эротикаДо десяти лет будущий великий оммёдзи Абэ-но Сэймей жил в горе и небрежении, воспитываемый своим жестоким отцом по остаточному принципу после трех своих млдадших братьев и одной сестры, и даже говорить почти не умел.
Зато он умел думать, и именно это помогло ему хитростью одолеть жестокого отца и вернуть себе благосклонность матери, а самой матери - зрение.
И вот, когда Сэймей и Кудзуноха-Гэнко-гицунэ стояли на берегу и смотрели, как порозовевшая вода постепенно возвращает себе исходный жемчужно-серый цвет, лисица сказала:
- Ну что ж, дорогой мой сын, Абэ-но Сэймей! Вижу я теперь благодаря твоим чарам, каков ты у меня красавец, и свое лицо в речных струях я вижу - но так же ясно вижу я и то, что дольше здесь оставаться нам нельзя.
- Здраво рассуждаете Вы, моя уважаемая матушка, Кудзуноха-Гэнко-гицунэ. В конце концов, сколь бы прав я не был в своей мести, но кару за отцеубийство еще никто законом не отменял - вздохнул будущий оммёдзи.
Постояли они еще какое-то время и отправились в деревню - вещи собирать, пока никто тревоги не поднял. Но не дали им из дома и драного дзори вынести - прогнала их от порога новая жена Ясуны, Кохиме-Химеко, да еще братьев своих позвала, чтоб они как следует проучили обоих, как из семьи таскать.
Несолоно хлебавши вернулись мать с сыном на берег речки: лисьи чары лисьими чарами, а у братьев Кохиме-Химеко-годзэн мозгов маловато было, пудрить нечего - одна кость да кулаки, каждый кулак - с маленького сумоиста. Страшно!
Печальна глянула Кудзуноха-Гэнко-гицунэ на серые речные воды: хорошо ей жилось на дне, с сестрами и маменькой! Но есть такое японское слово "надо", и как ни терзала тоска ей сердце, отвернулась прекрасная лисица от родного дома и посмотрела на сына.
Жалостью наполнилось ее сердце: такой красивый мальчик - а калека: ни ушек мягоньких, ни хвостов шелковых, только волосы как лисья шерсть пушистые да глаз разные: правый - серый, человечий, а левый - серебряный, лисий. И то ладно, что лицом не в отца удался, чтоб тому провалиться, нет такого слова в хэйанском японском, чтоб его назвать!
- Сын мой, прекрасный Абэ-но Сэймей, ты в нашей семье мужчина, тебе и судить: что нам делать с тобою, чтоб не пропасть попусту?
- Матушка моя лисица - скосил на нее свой серебряный глаз молодой оммёдзи - А отчего бы не поехать нам в славную столицу, в город Хэйан? Там и Вы без должного восхищения, и я - без достойного воспитания не останемся, не так ли, матушка моя лисица?
- Ах, сын мой, разумный не по годам Абэ-но Сэймей! Вот так мы и поступим. Но где же нам взять повозку и упряжку, чтоб ехать? Не пристало ведь знатным господам пешком ходить, а отец твой бесстыжий от приданого моего и монетки не оставил, кусочка шёлка растратить не забыл!
- Ах, матушка моя, вы - лисица, я - колдун, хоть и весьма юный. Нам ли о транспорте беспокоиться? Вот, посмотрите: всплыло тело негодного моего отца, не желает его в лоне своем терпеть светлая реченька. Так ли?
- Так, дорогой мой сын! Но какая нам от того польза?
- А такая нам от того польза, что коли Вы, матушка моя лисица, изволите у крестьянина тачку украсть, будет у нас лучшая повозка изо всех, что до бывали или после будут! - решительно сказал молодой оммёдзи и осторожно начал с обрыва к реке спускаться.
Тревожно следила его матушка, как идет он вниз, среди осоки, сухой травы да одуванчиков, сердце ее замирало всякий раз, как оскальзывалась ножка его босая на крутом склоне - и радостно вперед бежало, когда он легко выравнивал шаг, взглядывал вверх - мол, не волнуйтесь, государыня матушка, ничего плохого со мной не случится, и случиться вовсе не может!
Дождалась Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, пока сын к самой воде спустится - отлегло у нее от души, повернулась она - и глядь, черно-бурая лисица бежит, хвостами след заметает, а тех хвостов-то - раз, два, три... много!
Забежала на крестьянский двор, смотрит: стоит мужик, навоз на вилы поднимает, да в тачку мечет: огород удобрять готовится, стало быть.
Усмехнулась кицунэ: тачка так тачка, посмотрим, как сынок выкрутится - да и перекинулась в девушку, да в какую! Куда только вся краса делась?
Кожа смуглая, солнцем высушенная, волосы до рыжины выгорели, руки голые, сильные - иной мужчина обзавидуется! - грудь тяжелая, да всей одежки - рубаха белого полотна да венок на волосах, маковый, алый, душистый - с ума рехнуться!
Рассмеялась кицунэ - не тихо да звонко, а громко, грубо, зазывно так - да и говорит:
- Что, добрый человек, трудишься? Не тяжело ли тебе, помощь не нужна ль, красивый? - а тот красивый на сакуру похож - сам кривой, да все лицо в красное пятнышко. Хохочет, пыжится, плечи пошире расправить пытается..
- Ты ли мне поможешь, девица? Ну, коли развлечение за помощь мне будет, так помоги! - и снова этак хохотнул - Не боишься ли, птица белоперая, нелетучая?
- А чего же мне и бояться, с таким красавцем? - отвечала лисица, и самый голос - низкий, грудной - словно звал с собой. Поразвлечься.
Бросил свою тачку крестьянин, вилы в землю воткнул, штаны снял, да девицу за руку хватить только хотел - сама пошла, покорно так, бедрами словно лебедь покачивая.
И он за ней туда же... а уж как орал он, со всей страстью куст терновый да поросль крапивную расцеловав - только его то и касалось. Ну, еще дяди Соске, что это видел... и тети Мацу, что об этом всей деревне рассказала... но никак не Кудзунохи-Гэнко-гицунэ, что тачку под шумок к сыну откатила. А шумок да, неслабый был шумок - шум настоящий!
Радостно встретил свою матушку молодой Сэймей. Сидел он на берегу, ножичком счищал водоросли и кровь засохшую с отцовской головы. Отрезанной.
Скалилась на него злобно отрезанная голова, а он все улыбался - ясно так, беспечно. И кицунэ-сама улыбнулась: сын рад - матери хорошо, так всегда.
- Привезли Вы тачку, я гляжу, матушка моя, мудрейшая и хитрейшая среди лис Благословенных Островов?
- Привезла, мой не по годам мудрый сын. Но скажи, для чего тебе понадобилась голова отца твоего, будь он неладен хуже самурайского ниндзя Кибагами?
Улыбнулся юный оммёдзи.
- Колдун я, матушка, или не колдун? Не ты ли, прекраснейшая из лис, говорила, что из-за этого недостойного покойника ты не можешь въехать в столицу, как подобает достойной госпоже из знатного рода?
- Я - охотно кивнула Кудзуноха-Гэнко-гицунэ, присаживаясь на траву - ни травинки не примялось, словно бабочка легка была Гэнко-гицунэ- И что же? Мой премудрый сын сделал какие-то свои выводы?
- Сделал - кивнул тот, и серебряным глазом сверкнул - Посудите сами, матушка, не ездил ли бессовестно на нас отец мой неблагий все эти годы?
- Ездил, как император на наложницах не ездил, ни наш, и ни позапрошлый даже!
- Ездил, значит... Вот и нам черед пришел на нем поездить! Подкатите, будьте добры, сюда тачку, государыня матушка моя!
Подкатила лисица тачку. Закрепил сын голову своего беспутного отца сбоку, вырезал у того на лбу особые знаки, шепнул тихонько:
- Тот, кто привык к колеснице, однажды привыкнет к ярму. Ак-сок-дзен!
Раскрыла голова рот и закричала, бессильно и беззвучно, и изо рта у нее вырвались три языка пламени, окутавшие тачку с навозом.
Когда же они исчезли, в изумлении заморгала шелковыми ресницами прекрасная лисица: стояла перед ними драгоценного дерева повозка, с шелковой занавеской, с золотыми - окинавского золота! - украшениями, вся резная - по столбикам лисы бегут, над навесом совы сидят, девушки волосы гребнями чешут... голова ясунина скалится, лаком покрытая.
Всем хороша повозка. Всем добра, любая дама благородная за такую все приданое отдаст и себя впридачу...
Одно плохо: нету лошадей в нее впрячь, да и не нужны ей лошади: сама поедет.
Нахмурилась было Кудзуноха-сама, но быстро улыбнулась: пусть весь Хэйан знает, что едет к ним великий оммёдзи, не абы кто, а Абэ-но Сэймей!
Села она на сиденье мягкое, у ног своих сына возлюбленного усадила, опустила занавеску да белой рученькой махнула: вперед, голова дурная!
Покатила повозка, без лошадей, без волов, быстрей ветра, тише воды, по сухим дорогам и мокрым дорогам, по полям хлопковым да полям рисовым, мимо деревень и городов, мимо крестьян и купцов, и всякий, кто ее видел да в пустые глазницы мертвой головы смотрел - молились добрым ками, чтоб те беду отвели да их самих от злых духов укрыли.
А мать с сыном на них и не смотрят, друг на друга смотрят - не наглядятся, говорят тихо меж собой на том языке, что одним лисам да детям известен, пересмеиваются тихонько, а ночами спят крепко, пока повозка сама катится, сама правит, есть не просит, пить не желает...
И вот на третий день их пути, встретился им в поле усталый путник, молодой совсем, с длинной косой, в черном косодэ и алом хаори на широких плечах, шел он через луг, неся на плече длинный меч, а за ним спешил маленький старичок.
- Матушка моя, прекрасная кицунэ, глянь на этих двоих: они долго шли, и, видно, очень устали! Позволим им проехать с нами сколько-нибудь, пусть отдохнут!
- Я смотрю, сын мой прекрасный, твое сердце не только мудрое, но и доброе - и это не может меня не радовать! Отчего не пригласить их в нашу повозку - если не испугаются и не убежат прочь, конечно! - и белой, словно хоккайдоский снег, ручкой в серебряных запястьях, подняла шелковую занавеску, позвала ласково:
- Добрые люди, честные путники! Видим мы, вы устали, потому что путь ваш был нелегок и долог - сядьте в повозку, дайте отдых ногам - если, конечно, не боитесь!
- Чего нам и бояться, добрая женщина - хмыкнул молодой - Если и сами мы не из рода людей? Пусть ками благословят Вас за помощь, а мы как-никак отблагодарим однажды - и легко сел на приступочку, а старичок внутрь пробрался, уселся поудобнее, голову большую ручками подпер, смотрит на лисицу и сына ее, улыбается дружелюбно, как щупальце осьминожье.
- Куда едете-то, добрая женщина?
- А куда и ехать, как не в столицу?
- И впрямь, куда бы еще? И сына, стало быть, с собой везете?
- А как иначе и везти, как не с собою?
- И думаете, верно, учить его пристроить?
- А как иначе и думать, как не об этом?
- Добрая ты женщина, и умная вдобавок... Послушай совета: не отдавай сына в придворную школу. Отведи его к мудрецу, что живет у заставы Судзаку, а зовут его Наривара-но Арихира. Лучшего учителя ты сыну не найдешь, хоть весь Хэйан обойди, хоть все Острова, Жемчужным копьем созданные!
- Добрый вы человек, дедушка, да только как Вас зовут, чтоб имя Ваше перед ками благими не забывать?
- А зовут нас с тем юнцом зеленым одним именем на двоих, да только то имя - не для людских ушей! Спасибо еще раз за отдых наш краткий, добрая женщина!
И только ветерок подул - не стало старика и юноши, как не бывало никогда, а вдали в пыли показались ворота - северная застава, застава Сейрю, вход в славный город Хэйан.
Так Абэ-но Сэймей прибыл со своей матушкой в стольный город на первом в Японии Хи-но Куруме, и отправился искать старого мудреца Наривару-но Арихиру, чтоб учиться у него дотоле неведомым ему тайнам мастерства Инь-Ян.
Но это совсе-ем другая история....
@темы: чтиво, Абэ но Сэймэй, бред хэйянский, грамотно записанная больная фантазия становится красивой сказкой