Единственный среди нас абсолютно трезвый и адекватный, он производил потрясающее впечатление полного психа
Жанр: кайдан
Фэндом: теоретически ориджинал, но есть отсылки к канонам "Сэнгоку Басары", "Сёнен оммёдзи" и черт знает чего еще
Предупреждение: не читать: европейцефилам; очень правильным христианам; историефилам; людям со слабой нервной системой
Рейтинг: строго R. Я предупредил.
Синопсис: Иногда месть толкает нас на странные поступки, не так ли?
Объем: 3472 слова, 9 страниц. Я предупредил, да?
Еще предупреждения: в христиане записаны два несколько неожиданных лица. Одна - от балды, касательно второго - это личный фанон, хрен переубедите. Есть много жестокости. Есть намеками гомосексуальные отношения.
Посвящается: моим самоотверженным бетам, Хэлле и донне Стелле, а также Аонэ, без которой этот кайдан был бы унылым пересказом байки про бвух братьев.
Таки читать?Сцена первая: Черное солнце и сакура
Удивительно ясное весеннее утро разливало свой свет над западной оконечностью острова Кюсю.
Такое утро, казалось, было создано для того, чтобы остаться в веках, запечатленным на картине великого художника, в музыке великого композитора, в памяти каждого человека: косые лучи, едва пробивающиеся через крону цветущей сакуры, заставляли лепестки цветов отливать золотом по краям, где-то в вышине пел, захлебываясь, припозднившийся жаворонок, на ветру перестукивались, словно колотушки в театре, стебли бамбука, трава изумрудным морем простиралась вдаль, туда, откуда слышались невнятные голоса вышедших в поле крестьян и далекий звон ветряного колокольчика, повешенного на ветке неведомым благочестивцем...
Под сакурой - один прислонясь к стволу, другой чуть поодаль - стояли два молодых мужчины.
Один из них, тот, что прислонился к стволу, был совсем еще мальчишкой; если б не мечи за поясом и не одежда, пусть и странная, но несомненно мужская, его можно было бы принять за девушку, просто до крайности истощенную и чересчур широкую в плечах. Он был полностью погружен в себя, казалось, радость весны его совсем не трогает, а если и трогает, то служит лишним поводом для скорби. Только уважение к собеседнику удерживало его от того, чтоб снова сесть на примятую траву и спрятать лицо в коленях, окончательно отрешившись от окружающего мира.
Второй, напротив, явно наслаждался всем происходящим. Изредка почесывая за ухом примостившегося у него на плече диковинного зверя, похожего на помесь кролика, змеи и лисицы, он осматривал окрестности, довольно жмурясь. На его запястье позвякивали черненые серебряные браслеты, а тяжелый крест удивительно чужеродно смотрелся на груди белоснежного старинного одеяния с тончайшей вышивкой серебром - так, наверное, на испанском гранде смотрелся бы шаманский амулет из ниток, кожи и перьев. Из-под невысокой старинной черной шапочки-эбоси на плечи падали серебристые длинные волосы, теряясь в складках дорогих одежд. Должно быть, он пришел издалека: его босые ноги покрыты пылью, а в руках он держит дорожный посох.
- Послушай, если ты не будешь на нее смотреть, сакура заплачет, и люди лишатся предмета любования куда раньше, чем следует! - укоризненно сказал он своему собеседнику. - А Иезус велит нам заботиться о ближних.
- Иезус... - горько усмехнулся мальчик. - Я давно хотел спросить тебя: почему ты-то встал в наши ряды? Уж кому-кому, а тебе...
- А мне Дэус - первый союзник, - хмыкнул беловолосый. - Если бог один, видишь ли, то я не обязан кланяться тем, кто сам не раз ходил ко мне на поклон. И могу с чистой совестью гонять мелких бесей и подчинять крупных - раз уж все мы дети единого Дэуса.
- Вот оно что... А Патэр-то говорил, что колдовать - это большой грех, - качает головой человек под сакурой. - Впрочем, без твоего колдовства мне было б сложнее, - он ненадолго умолкает, затем уверенно говорит: Но ведь не поговорить о былом ты сюда пришел и тревожишь мой покой! Что тебе надо от меня, грешного?
- Ай, дорогой мой! Ну зачем такие строгости? Разве мы не старые знакомцы? Разве я не мог позвать тебя, только чтобы поговорить? Ты ведь знаешь, я стар, а старость болтлива, болтлива, мой дорогой!
- Ты не стар. Старым бывает человек, бывает зверь или дерево. Боги, вещи и такие, как ты бывают только древними, - почти огрызается юноша. - Я прошу тебя, не ходи вокруг да около, говори!
- Хорошо, как прикажешь, господин Сын Неба! - смеется колдун. - Тем не менее, я и впрямь только хотел поговорить с тобой и спросить: вправду ли ты, как мне поведал ТауДо со слов княза Ада, отказался от мести?
- Хороши у тебя источники для "сына Дэуса" и последователя Иезуса, ой хороши! - иронично хмыкает юноша. - Впрочем, каковы бы они ни были, они правдивы: я отказался от мести и вкушаю здесь, на этом холме под сакурой, добровольное отшельничество в ожидании прихода Отца Нашего.
- Вот оно что... - кивает колдун. - Что ж, достойное решение! Впрочем, так поступают все наши гонимые братья - из тех, что остались в живых.
- Всякая власть от бога, ты не забыл? Моей стране не нужны христиане, князьям моей страны - справедливость. Но если пытаться это изменить - выйдет худшее зло. С тех пор, как изгнали наших братьев по вере из стран Востока...
- Да-да, с тех пор как их изгнали, представь, в наши края позволено появляться лишь голландцам. Забавно, не так ли?
- Голландцам? - юноша касается левого рукава: ниже локтя тот порван и болтается лоскутом. - Почему же именно им? Ведь Датэ были дружны с испанцами, а португальцы...
- О, не поверишь, дорогой мой! Презабавная история, я как раз хотел рассказать! Видишь ли, их нынешний конусур подсказал его высочеству сёгуну забавный способ выявить христианина: достаточно бросить священное изображение на землю... и велеть на него наступить. Ведь даже я, каким бы я ни был, не посмею попрать ногой лик Мадонны...
- Он был пьян? Или безумен? Ведь... - отказывается тот верить, распрямляется, глаза загораются.
- О, ничуть, мой мальчик, ни-чуть! Просто он счел, что его конверты-протестанты не попадут в чистку - им нет дела до икон - а изничтожение католиков избавит его от конкуренци.... Что это с тобой? - деланно изумился он.
Глаза юноши загорелись уже в абсолютно прямом смысле - золотым яростным огнем, волосы черной волной стекли вдоль спины и расплескались у ног, кимоно вмиг выгорело добела, и на белом расправили лучи черные солнышки камона. Полупрозрачные, словно из белого лунного камня, пальцы сжали черный кованый крест. Хриплым голосом, словно через силу, он произнес наконец:
- Я клялся отказаться от мести?! Я клялся? О, мудр Иезус, запретивший клятвы! Слушай меня, колдун: я, Амакуса Сиро, не оставлю зло безнаказанным! Адское пламя горит во мне, адское пламя я принесу им, за почести и золото продавшим кровь братьев моих! Адское пламя новым Иудам! Адское пламя! - и новорожденный онрё горько зарыдал от ярости, и кровавые слезы покатились по его бледным впалым щекам.
Колдун смотрел на него печально и с жалостью, и даже его диковинный зверь, казалось, проникся каким-то родом сочувствия к бедному юрэй.
- Ты ведь этого хотел, да? - тихо спросил Амакуса наконец. - Ты знал, что я паду, и подтолкнул мое падение.... Зачем, искуситель?
- Мне было жаль тебя, - так же тихо ответил последний настоящий колдун Ямато. - Ты обрек себя на вечное прозябание между миром живых и мертвых, на жизнь беспомощного и калечного юрэй. Ты даже не позволил себе отплатить кровью за кровь...
- Это был мой выбор, - строго возразил юноша. - И мой долг как Сына Неба.
- Я знаю. Но теперь звезды и события сложились так, что ты сможешь помочь своим братьям, свершить месть - и дать мне упокоить твою душу. Обещаю, я прочту по тебе Requiem. - и колдун немного печально улыбнулся.
- Что ж! На том спасибо, - расправил плечи онрё. - Удивительное дело: теперь, после смерти, после обращения в демона - я могу творить чудеса сам, без твоей помощи... И ходить по воде, и летать на крыльях ветра, и дышать огнем...
- А птицы любили тебя сами и без помощи хозяина, - хмыкнул белый зверь, открыв один рубиново-алый глаз. - А мы по тебе соскучились, малыш Сиро! Ну, куда идем? Отожжем, да?
- Нет. Для начала мне нужны люди, - уверенно сказал Сын Неба. - Колдун! Можешь пробудить еще кого-нибудь из наших братьев, дабы наше число и могущество превозмогло неверие подлых гайдзинов и наша месть увенчалась удачей?
- Легко, мой дорогой. Даже сказать, легче легкого. Но надо дождаться ночи, тогда ритуал призыва наиболее эффективен.
- Хорошо. В полночь начинаем, - кивнул юноша и, спустившись с холма, начал чертить на песке какие-то схемы - то пальцем, то ставшими удивительно подвижными и послушными волосами.
Сверху за ним наблюдали оммёдзи и его зверь, и вид у обоих был весьма довольный.
Сцена вторая: Три звезды, единица, колокольчик и иные природные феномены
- Женщины? Колдун, ты был пьян или просто болван от природы? - изумленно всплеснул руками Амакуса, глядя на двоих прелестных гневных покойниц в богатых одеяниях и с весьма известными монами, нашитыми на кимоно. - Я понимаю, тот господин в странной шляпе - он, по крайней мере, сразу видно - стратег и недурной тактик, но женщины?
Колдун молча усмехнулся, позволяя красавицам подойти ближе.
- Датэ-О-Ироха-но-ката, - поклонилась первая - в крещении Ирэна.
- Мое имя Тама, в крещении - Грация, - поклонилась вторая. - Мы пришли, чтобы послужить Вам, о Четвертый Сын Неба, и нашим братьям и сестрам во Христе.
- Датэ? Кто сказал "Датэ"? - тревожно сощурился мужчина в зеленом - Это нехорошее имя, предупреждаю вас!
- Это древнее, гордое и достойное имя! - возразила Ирэна. - И я горда тем, что его носил мой отец.
- Имя моего отца не столь древнее и не столь гордое, но тебе, птица Аки, известно должно быть, - чуть пришептывая из-за разрезанного горла, произнесла Грация. - Впрочем, мы не отцами меряться сюда пришли. Сын Неба, чем мы можем быть полезны?
- Да ничем! - всхлипнула третья, только что подошедшая женщина. - Все равно я окажусь во всем виновата...
- Колдун, скажи, ты сознательно надо мной издеваешься, предлагая вести на гайдзинов армию из девиц с зеленым юродивым заместо генерала?! - заломил руки Амакуса Сиро, обозревая свои призрачные войска.
- Нет-нет, - развел тот руками (серебряные браслеты звякнули) - просто так уж сложилось, что религия святого Иезуса привлекает все больше женщин, слуг да юродивых, а я ни при чем...
- Кто назвал меня юродивым?! Я, непобедимое Солнце, владыка Аки, мой меч...
- Ти-ихо всем! - рявкнул чей-то низкий голос. - Кто тут командир? Кому мы подчиняемся? Не этому же клоуну в шапочке!
На свет маленького, чадившего довольно вонючим дымком колдовских трав, костерка выбрел самый странный и неожиданный гость. Высокий и статный, в тяжелом доспехе, он легко нес на плече красивый тяжелый мушкет, черный с позолотой. Он улыбался в усы странной, чуть насмешливой улыбкой - не то самому себе, не то шедшему в полушаге за ним красивому юноше с луком черного дерева. Судя по длинным неприбранным волосам, новоприбывшие тоже принадлежали к племени мстительных духов.
Вызванная появлением этой странной парочки пауза, чуточку слишком затянувшаяся, была прервана шепотком Грации:
- А ты-то что здесь забыл?! Вот уж кто...
- А я им покровительствовал, - с тихим хохотком сообщил новоприбывший. - Верно, а, Ранмару?
- Как и все, что Вы изволите говорить, - с поклоном подтвердил лучник.
- Вот и хорошо. Послушай меня, христианский божок! Мне нет до вас дела, но я жажду крови, мести и покоя. Ты дашь мне первое и второе; третье получу от твоего цепного колдуна. Ты понял?
Амакуса, понявший, кто перед ним, только молча кивнул, но затем непреклонным тоном потребовал:
- Кровь христиан пролиться не должна. Только голландцев.
- А, что разницы между той и этой, а, Ранмару? Будем убивать всех! Там разберут, кому венец, кому к Эмме.
- Да, господин - улыбнулся лучник.
- А-а! Вы-то убивать, а виновата-то... - но тут рука новоприбывшего огладила плачущую онрё по голове, и она смолкла и заулыбалась, как ребенок, нашедший наконец семью.
Когда край неба затлел рассветным огнем, а манивший духов костерок почти погас, призрачная армия сына неба расположилась на холме в тени сакуры на военный совет и первый инструктаж.
У самого ствола, на почетном месте, сидели трое полководцев. Солнцеликий из-под полуприкрытых век любовался рассветом, Амакуса рассматривал своих воинов, а третий вдумчиво чистил мушкет. За его спиной безмолвной тенью застыл Ранмару, а у ног чесала волосы улыбающаяся и успокоившаяся красавица Оити-Отилия, помогая себе дополнительными черными руками. Еще пара рук бездумно плела из длинных стеблей травы веночек, а еще одна пыталась расчесать Ранмару, но тот покамест уворачивался.
Грация, выпросившая у колдуна иголку, зашивала себе горло: не пристало благородной даме в столь высоком обществе пребывать в столь непотребном виде. Ирэна разбирала молитву в порядком заплесневелом молитвослове - его явно сунули к ней в могилу, забыв предварительно сжечь.
Отдельной плотной группкой расположились синоби: старый знакомый Амакусы Киримару, незнакомый одноглазый дяденька, выглядевший подозрительно живоподобно, и еще два паренька лет под двадцать, явно вооруженные и весьма опасные.
Ниже всех и тоже как-то обособленно расположились колдун и его ручной зверь, о чем-то тихонько болтавшие.
- Итак, братья, сестры и господа! Мы, такие разные, сейчас слиты воедино одною целью: отомстить. Проклятые гайдзины за золото, за золото и привилегии, за мирские блага и потеху гордости продали кровь нашу, кровь наших братьев, сестер, детей, внуков - всех тех, кто падет, словно под серпом, под ножом палача!
- И если б под ножом! - эхом откликнулся Солнце Аки. - Если бы под ножом! Но самое Солнце, Непобедимое Солнце, Неподкупное Солнце рыдает огненными слезами, видя, как людей вскидывают на крестах поближе к нему, оскорбляя его взор нечистотой смерти! Не простим! Костров, крестов, кипящих котлов, криков и слез - не простим!
- Наша месть будет страшна и скора, как скор удар молнии. Поистине, они узнают, что такое Ад, и отчего когда он приходит на землю, с ним приходят и демоны! - завершил третий. - В самых общих чертах план таков. Начинают синоби, их задача - определить приоритетные цели: наиболее важные здания, корабли, стратегов, жрецов высшего ранга, наиболее богатых купцов. Затем наши женщины проникнут в город и, соблазнив или иначе втеревшись в доверие, захватят наиболее важных и наиболее провинившихся гайдзинов. Ити также пойдет в город, она пронесет в своих руках порох, с помощью которого мы превратим его в ад. Колдун обеспечивает прикрытие в случае непредвиденных обстоятельств.
- А отжечь можно будет? - поинтересовался белый зверь.
- В самом прямом смысле - да.
- Хар-рашо-о! - потянулся тот. - Хозяин, отожжем, а?
Колдун улыбнулся.
Сцена третья. Море, кровь, огонь: так расшифровывается флаг Нидерландов.
Руфус ван дер Хеермейн сидел за столом в своем кабинете и подсчитывал прибыль от торговли с японскими варварами. Отдельной строкой значилось приятное вознаграждение "за содействие в поимке антирелигиозных элементов". Очень приятное вознаграждение, и совершенно легко давшееся.
Пастор Хевельрюп, тот даже удивлялся: такие деньги и за такие мелочи?
Кстати, интересно, как там сейчас пастор? После того, как ему удалось обратить на редкость хорошенькую японочку, он сидит у себя и явно не собирается делиться приобретением. Нехорошо!
Конечно, менеер ван дер Хеермейн человек нежадный, но право, святой долг друга - избавить того от расходов на шлюх, обеспечив приятную и послушную, а главное - неболтливую красоточку на ночь. Вообще-то менеер предпочел бы, дай ему волю, и вовсе красавчика, но молодые самурайчики как-то не спешили обращаться в веру Йоханнеса Кальвина, а тех парней, что предлагают себя всем желающим, менеер опасался: во-первых, они болтливы, как базарные бабы, а во-вторых менееру была еще дорога его покамест пышная шевелюра.
Руфус покачал головой, отгоняя соблазнительные мечтанья, и вернулся к своим бумагам. Свеча нехорошло капнула на одну из них, оставляя сальное пятно: стоит переписать и все же завести фонарь по местной моде. Он обмакнул перо в чернильницу, замер на миг, обдумывая слова и гляядя на свечку - и в этот миг огонек качнулся, как на ветру, и погас, но через миг загорелся снова.
Голландец аж вздрогнул, сажая на чистый лист разлапистую кляксу: у стола стоял человек. Этот человек был молод, с длинными рыжими волосами, заплетенными в косу, с наглыми темными глазами (на миг они показались менееру алыми) и великолепным совершенно обнаженным до пояса телом. Будь менеер Руфус понабожнее, он бы сейчас молился; будь поумнее - звал бы стражу; но он не был ни набожен, ни умен, а потому просто завороженно смотрел, как полуобнаженный красавец усаживается на край его стола, берет его перо и рисует в листе странную закорючку, а затем смеется, скаля белые клыки.
Ото всего этого необъяснимо теснило в груди и ожидаемо щекотало где-то внизу живота.
Наконец, красавец изволил представиться - хриплым, странным, нечеловеческим голосом:
- Привет, голландец. Что, нравится тебе Гай Гурий Цезар?
- Цезарь?
- Да-а. Так хозяин назвал. За то, что умею два дела разом делать. А знаешь каких? - наклонился тот к нему (коса змеей скользнула по столешнице).
- К-каких?
Тот наклонился еще ближе и что-то шепнул голландцу на ухо - что-то такое, что у того аж в горле курлыкнуло как-то вместо человеческих слов.
А потом бедняга мешком с земляным яблоком обвалился на стол, потеряв сознание.
- От перевозбудился-то! - хмыкнул Цезар уже совершенно обычным голосом. - Даже поиграть толком не удалось... Интересно, как там у Грации с ее "пастырем"? - и, ухватив почтенного негоцианта за левую ногу, потащил его куда-то на улицу, в сторону ставки Амакусы Сиро и его союзников.
Ставка располагалась в захваченном здании кухоньки, и уже полдня молодые синоби без отдыха таскали мешки и складывали у дверей. Колдун и третий генерал-демон вполголоса о чем-то спорили, то подбрасывая в огонь дров, то убавляя жар - выбирали оптимальную температуру. видимо.
Амакуса со спокойно-отрешенным лицом выслушивал исповедь какого-то толстяка в жабо и камзоле. Толстяк напоминал черную уродливую жабу, и у всякого нормального человека вызвал бы отвращение - но Амакуса был Сын Неба. А Небу и жаба равно приятна.
Во дворе кухоньки Солнцеликий командовал Ити: ее руки помогали строить мини-модель Нитирин, которая должна была сжечь все, что останется от города после их мести. Рядом скучающий и как всегда молчаливый Ранмару пристреливал лук по молодому кудрявому гайдзину.
Тот, пронзенный десятком стрел в наиболее чувствительных, но и наиболее безопасных местах, уже даже не кричал, только тихо постанывал и подвывал по-звериному. Над его головой к столбу была прибита сумка с иконами-детекторами, на одну из которых он наступил. Кажется, это было изображение Сан-Себастьяна, но нога закрывала обзор.
Отработавшая свою норму - три гайдзинских начальника - госпожа Ирэна сидела на поленнице с молитвословом, изредка одобрительно комментируя очередной выстрел Ранмару, чем провоцировала сдержанно-раздраженное "Будьте добры, не мешайте работать!" от бывшего даймё из Аки.
Ей было слегка жаль последнюю жертву - капитана торгового судна и редкостного красавца, который так сладко ее целовал, но куда больше ее занимал вопрос, какую все-таки кару выбрал для грешников Мессия Симабары.
В конце концов, не зря идею ему подал сам Солнцеликий, человек хоть и запредельного самомнения, но весьма и весьма изобретательный.
Тем временем ее троих подопечных - капитан еще пытался кричать ей и молить по помощи - связали ее волосами, срезанными поутру серебряным смоченным росой ножом и усадили в котлы.
- Фе... Неужели сварят? Банально! - скривилась госпожа из клана Датэ.
- Ити не была бы так уверена... - прошелестела трудолюбивая печальница. - Ити предположила бы что-то поинтереснее, да, Нии-сама-а?
Нии-сама, вышедший посмотреть то ли на постройку Нитирин, то ли на стрельбу Ранмару, одобрительно и согласно кивнул:
- Увидишь, Ити. Уверен, тебе понравится. Нам всем понравится, ха-а! - и ушел обратно.
Следующим вышел Амакуса. Он поулыбался на солнце, на работающих Ити и Солнцеликого - а потом гневно воззрился на Ранмару и его жертву:
- Как ты смеешь? - тихо спросил он. - Как ты смеешь творить подобное?!
- Что? - удивился лучник. - Этот гайдзин не христианин, он голландец. Мы поймали его с товаром, на месте преступления, но Господин не отдал четкого приказа, вот я и решил поразвлечься немного. Давно не стрелял, видите ли! - мягко улыбнулся он.
- Гайдзин? - переспросил Сиро. - А при чем тут он? Вы посмотрите! Икона на земле, разве ж так можно... и вся в крови... - молодой человек осторожно подобрал ее с земли, отер рукавом белого одеяния. - Ну вот, придется заново освящать... А хорошие выстрелы! - одобрительно кивнул он, отойдя. - Особенно тот, в тестикулы. Ладно, не буду больше Вам мешать. А с иконами впредь осторожнее! - и Мессия снова ушел в здание, а Ранмару снова натянул лук.
Оруженосца Демона Шестого Неба ужасно забавляло лицо голландца, когда Сын Неба поднял икону и ушел. Он даже засмеялся себе под нос.
Грация сипло ругалась, таща на спине тощего старца-пастора.
- Хилый, невзрачный, а я едва отбилась! - возмущенно пожаловалась она собравшимся во дворе. Рыжий Гурий, куривший в дверном проеме, презрительно фыркнул:
- Это многое о тебе говорит! - но зато помог дотащить пастора Хевельрюпа до котла и усадить как подобает.
А пастор и впрямь оказался не промах!
Нет, изобразить наивную японскую девочку у госпожи Грации получилось. Сколько раз таковую строила что перед суровым отцом, что перед сволотой-муженьком, что перед всякими Исида да Токугава!
Но вот что ветхий старикашка сможет с такой прытью наброситься на женщину, едва доведя ту до дома, да еще так грубо, да еще так неумело - этого она не ожидала.
Едва-едва не стала она ему наложницей на один раз, пусть даже и единственный. Хорошо, руки у духа сильнее, чем у человека, да и решительности Грации не занимать было...
Вот и стояла она сейчас в дверях, а пастор сидел в котле, накрепко связанный женскими волосами, и с ним менеер Руфус, и тот противный, похожий на жабу, и еще один, похожий на сушеную рыбину. Остальным предстояла смерть от рук синоби, о чем позаботится Киримару - вон тот молодой Ига, что стоит рядом с Сиро-самой. Киримару у Сына Неба на особом счету за особые заслуги, какие - никто не знает, только Ранмару что-то себе похмыкивает, да кто б его слушал?
Но сейчас Сыну Неба не до Киримару, и не до Грации, и не до кого: он стоит в прямом солнечном луче и молится Иезусу, Диосу и Мадонне.
И все молятся вместе с ним, даже генерал-демон и его лучник, прикончивший наконец своего голландца, даже Солнцеликий.
Но вот молитва окончена.
- Сыпьте. - бросает, словно горсть песка на гадальную доску, Сын Неба.
И синоби под руководством одноглазого опорожняют в котлы мешок за мешком: сверкающее золото, белое серебро, темная медь, словно застывшая кровь.
И те, кто сидит в котлах, не выдерживают: тянут скрюченные пальцы, пытаются поймать хоть монетку - не понимая, зачем это, что за странная прихоть пришла в голову молодому маньяку.
А Ирэна, госпожа из Датэ, закрывает молитвенник. Она поняла и ей стало интересно.
- Ставьте. - еще одна горсть песка.
И котлы водружают на заботливо разведенный огонь.
Вот тут-то они и начинают кричать. Онрё смеются: рано еще, еще ведь не больно! Кричать раньше боли - это они презирают.
Такое встречают смехом и такого противника не уважают.
А потому, оставив торжественность - все, кроме Мессии - они пьют здоровье тех, что задыхаются и жарятся в драгоценном металле, который они ценили выше жизней японских сестер и братьев.
А Амакуса Сиро молча молится за их души, которые он не в силах простить....
Сцена четвертая. Финал: сакура и белый зверь
- Кирэээ... - тянет колдун, потягиваясь в утренних лучах и рассматривая пепелище голландской колонии. - Повеселился, а, Тодочка?
- Иссё как! - весело откликается зверушка с его плеча. - Хотя этот Солнцанутый со своей машинкой тоже нехило так отжег! Молодец, хоть и стручок гороховый!
- Ну, абы за что даймё не станешь и титул не удержишь, - возразил колдун.
Легкой походкой он шел по ровному черному пеплу, с каждым шагом становясь все более и более печален:
- Знаешь, жалко было дарить им покой. Славные они все-таки... Пошли бы с нами, весело было бы.
- А то! - кивает зверушка Тодочка.
- Как думаешь - оборачивается колдун - Долго мне еще ?..
- Не знаю, знаешь ли... Ты все-таки не абы кто! - хмыкает белый зверь, что ночью плыл в охваченных огнем небесах великим змеебогом - Пока месть не совершишь, видимо.
- Похоже на то, - откликается колдун - Так и месть не из простых. Как-никак, а почти родная кровь!
- А, зато пока живем! - оптимистично откликается Тодочка.
- Живем! - и колдун наконец улыбается.
И с этой улыбкой легко ступает на воду и по ней идет куда-то вдаль, провожаемый с облака задумчиво-недоверчивым взглядом новопреставленного Амакусы Сиро.
- Да-а... Не абы кто!
- А то ж!
Фэндом: теоретически ориджинал, но есть отсылки к канонам "Сэнгоку Басары", "Сёнен оммёдзи" и черт знает чего еще
Предупреждение: не читать: европейцефилам; очень правильным христианам; историефилам; людям со слабой нервной системой
Рейтинг: строго R. Я предупредил.
Синопсис: Иногда месть толкает нас на странные поступки, не так ли?
Объем: 3472 слова, 9 страниц. Я предупредил, да?
Еще предупреждения: в христиане записаны два несколько неожиданных лица. Одна - от балды, касательно второго - это личный фанон, хрен переубедите. Есть много жестокости. Есть намеками гомосексуальные отношения.
Посвящается: моим самоотверженным бетам, Хэлле и донне Стелле, а также Аонэ, без которой этот кайдан был бы унылым пересказом байки про бвух братьев.
История одного пожара, или Онрё
Ах, вот и кто меня сможет отогреть,
Ах, вот и кто приготовит ложе,
Где те двери, что открыты для меня,
Кто ждет меня за ними,кто же?
Вечен ли ветра пронзительный вой,
Бесконечен неба стремительный бег,
Мрачен лес в ожиданьи дождя
Холодным ноябрем.
Он выходит к черным кругам,
Ворон кружит над его головой,
Иссиня-черные перья обоих
Иссечены дождем
Т. Шельен
Ах, вот и кто приготовит ложе,
Где те двери, что открыты для меня,
Кто ждет меня за ними,кто же?
Вечен ли ветра пронзительный вой,
Бесконечен неба стремительный бег,
Мрачен лес в ожиданьи дождя
Холодным ноябрем.
Он выходит к черным кругам,
Ворон кружит над его головой,
Иссиня-черные перья обоих
Иссечены дождем
Т. Шельен
Таки читать?Сцена первая: Черное солнце и сакура
Удивительно ясное весеннее утро разливало свой свет над западной оконечностью острова Кюсю.
Такое утро, казалось, было создано для того, чтобы остаться в веках, запечатленным на картине великого художника, в музыке великого композитора, в памяти каждого человека: косые лучи, едва пробивающиеся через крону цветущей сакуры, заставляли лепестки цветов отливать золотом по краям, где-то в вышине пел, захлебываясь, припозднившийся жаворонок, на ветру перестукивались, словно колотушки в театре, стебли бамбука, трава изумрудным морем простиралась вдаль, туда, откуда слышались невнятные голоса вышедших в поле крестьян и далекий звон ветряного колокольчика, повешенного на ветке неведомым благочестивцем...
Под сакурой - один прислонясь к стволу, другой чуть поодаль - стояли два молодых мужчины.
Один из них, тот, что прислонился к стволу, был совсем еще мальчишкой; если б не мечи за поясом и не одежда, пусть и странная, но несомненно мужская, его можно было бы принять за девушку, просто до крайности истощенную и чересчур широкую в плечах. Он был полностью погружен в себя, казалось, радость весны его совсем не трогает, а если и трогает, то служит лишним поводом для скорби. Только уважение к собеседнику удерживало его от того, чтоб снова сесть на примятую траву и спрятать лицо в коленях, окончательно отрешившись от окружающего мира.
Второй, напротив, явно наслаждался всем происходящим. Изредка почесывая за ухом примостившегося у него на плече диковинного зверя, похожего на помесь кролика, змеи и лисицы, он осматривал окрестности, довольно жмурясь. На его запястье позвякивали черненые серебряные браслеты, а тяжелый крест удивительно чужеродно смотрелся на груди белоснежного старинного одеяния с тончайшей вышивкой серебром - так, наверное, на испанском гранде смотрелся бы шаманский амулет из ниток, кожи и перьев. Из-под невысокой старинной черной шапочки-эбоси на плечи падали серебристые длинные волосы, теряясь в складках дорогих одежд. Должно быть, он пришел издалека: его босые ноги покрыты пылью, а в руках он держит дорожный посох.
- Послушай, если ты не будешь на нее смотреть, сакура заплачет, и люди лишатся предмета любования куда раньше, чем следует! - укоризненно сказал он своему собеседнику. - А Иезус велит нам заботиться о ближних.
- Иезус... - горько усмехнулся мальчик. - Я давно хотел спросить тебя: почему ты-то встал в наши ряды? Уж кому-кому, а тебе...
- А мне Дэус - первый союзник, - хмыкнул беловолосый. - Если бог один, видишь ли, то я не обязан кланяться тем, кто сам не раз ходил ко мне на поклон. И могу с чистой совестью гонять мелких бесей и подчинять крупных - раз уж все мы дети единого Дэуса.
- Вот оно что... А Патэр-то говорил, что колдовать - это большой грех, - качает головой человек под сакурой. - Впрочем, без твоего колдовства мне было б сложнее, - он ненадолго умолкает, затем уверенно говорит: Но ведь не поговорить о былом ты сюда пришел и тревожишь мой покой! Что тебе надо от меня, грешного?
- Ай, дорогой мой! Ну зачем такие строгости? Разве мы не старые знакомцы? Разве я не мог позвать тебя, только чтобы поговорить? Ты ведь знаешь, я стар, а старость болтлива, болтлива, мой дорогой!
- Ты не стар. Старым бывает человек, бывает зверь или дерево. Боги, вещи и такие, как ты бывают только древними, - почти огрызается юноша. - Я прошу тебя, не ходи вокруг да около, говори!
- Хорошо, как прикажешь, господин Сын Неба! - смеется колдун. - Тем не менее, я и впрямь только хотел поговорить с тобой и спросить: вправду ли ты, как мне поведал ТауДо со слов княза Ада, отказался от мести?
- Хороши у тебя источники для "сына Дэуса" и последователя Иезуса, ой хороши! - иронично хмыкает юноша. - Впрочем, каковы бы они ни были, они правдивы: я отказался от мести и вкушаю здесь, на этом холме под сакурой, добровольное отшельничество в ожидании прихода Отца Нашего.
- Вот оно что... - кивает колдун. - Что ж, достойное решение! Впрочем, так поступают все наши гонимые братья - из тех, что остались в живых.
- Всякая власть от бога, ты не забыл? Моей стране не нужны христиане, князьям моей страны - справедливость. Но если пытаться это изменить - выйдет худшее зло. С тех пор, как изгнали наших братьев по вере из стран Востока...
- Да-да, с тех пор как их изгнали, представь, в наши края позволено появляться лишь голландцам. Забавно, не так ли?
- Голландцам? - юноша касается левого рукава: ниже локтя тот порван и болтается лоскутом. - Почему же именно им? Ведь Датэ были дружны с испанцами, а португальцы...
- О, не поверишь, дорогой мой! Презабавная история, я как раз хотел рассказать! Видишь ли, их нынешний конусур подсказал его высочеству сёгуну забавный способ выявить христианина: достаточно бросить священное изображение на землю... и велеть на него наступить. Ведь даже я, каким бы я ни был, не посмею попрать ногой лик Мадонны...
- Он был пьян? Или безумен? Ведь... - отказывается тот верить, распрямляется, глаза загораются.
- О, ничуть, мой мальчик, ни-чуть! Просто он счел, что его конверты-протестанты не попадут в чистку - им нет дела до икон - а изничтожение католиков избавит его от конкуренци.... Что это с тобой? - деланно изумился он.
Глаза юноши загорелись уже в абсолютно прямом смысле - золотым яростным огнем, волосы черной волной стекли вдоль спины и расплескались у ног, кимоно вмиг выгорело добела, и на белом расправили лучи черные солнышки камона. Полупрозрачные, словно из белого лунного камня, пальцы сжали черный кованый крест. Хриплым голосом, словно через силу, он произнес наконец:
- Я клялся отказаться от мести?! Я клялся? О, мудр Иезус, запретивший клятвы! Слушай меня, колдун: я, Амакуса Сиро, не оставлю зло безнаказанным! Адское пламя горит во мне, адское пламя я принесу им, за почести и золото продавшим кровь братьев моих! Адское пламя новым Иудам! Адское пламя! - и новорожденный онрё горько зарыдал от ярости, и кровавые слезы покатились по его бледным впалым щекам.
Колдун смотрел на него печально и с жалостью, и даже его диковинный зверь, казалось, проникся каким-то родом сочувствия к бедному юрэй.
- Ты ведь этого хотел, да? - тихо спросил Амакуса наконец. - Ты знал, что я паду, и подтолкнул мое падение.... Зачем, искуситель?
- Мне было жаль тебя, - так же тихо ответил последний настоящий колдун Ямато. - Ты обрек себя на вечное прозябание между миром живых и мертвых, на жизнь беспомощного и калечного юрэй. Ты даже не позволил себе отплатить кровью за кровь...
- Это был мой выбор, - строго возразил юноша. - И мой долг как Сына Неба.
- Я знаю. Но теперь звезды и события сложились так, что ты сможешь помочь своим братьям, свершить месть - и дать мне упокоить твою душу. Обещаю, я прочту по тебе Requiem. - и колдун немного печально улыбнулся.
- Что ж! На том спасибо, - расправил плечи онрё. - Удивительное дело: теперь, после смерти, после обращения в демона - я могу творить чудеса сам, без твоей помощи... И ходить по воде, и летать на крыльях ветра, и дышать огнем...
- А птицы любили тебя сами и без помощи хозяина, - хмыкнул белый зверь, открыв один рубиново-алый глаз. - А мы по тебе соскучились, малыш Сиро! Ну, куда идем? Отожжем, да?
- Нет. Для начала мне нужны люди, - уверенно сказал Сын Неба. - Колдун! Можешь пробудить еще кого-нибудь из наших братьев, дабы наше число и могущество превозмогло неверие подлых гайдзинов и наша месть увенчалась удачей?
- Легко, мой дорогой. Даже сказать, легче легкого. Но надо дождаться ночи, тогда ритуал призыва наиболее эффективен.
- Хорошо. В полночь начинаем, - кивнул юноша и, спустившись с холма, начал чертить на песке какие-то схемы - то пальцем, то ставшими удивительно подвижными и послушными волосами.
Сверху за ним наблюдали оммёдзи и его зверь, и вид у обоих был весьма довольный.
Сцена вторая: Три звезды, единица, колокольчик и иные природные феномены
- Женщины? Колдун, ты был пьян или просто болван от природы? - изумленно всплеснул руками Амакуса, глядя на двоих прелестных гневных покойниц в богатых одеяниях и с весьма известными монами, нашитыми на кимоно. - Я понимаю, тот господин в странной шляпе - он, по крайней мере, сразу видно - стратег и недурной тактик, но женщины?
Колдун молча усмехнулся, позволяя красавицам подойти ближе.
- Датэ-О-Ироха-но-ката, - поклонилась первая - в крещении Ирэна.
- Мое имя Тама, в крещении - Грация, - поклонилась вторая. - Мы пришли, чтобы послужить Вам, о Четвертый Сын Неба, и нашим братьям и сестрам во Христе.
- Датэ? Кто сказал "Датэ"? - тревожно сощурился мужчина в зеленом - Это нехорошее имя, предупреждаю вас!
- Это древнее, гордое и достойное имя! - возразила Ирэна. - И я горда тем, что его носил мой отец.
- Имя моего отца не столь древнее и не столь гордое, но тебе, птица Аки, известно должно быть, - чуть пришептывая из-за разрезанного горла, произнесла Грация. - Впрочем, мы не отцами меряться сюда пришли. Сын Неба, чем мы можем быть полезны?
- Да ничем! - всхлипнула третья, только что подошедшая женщина. - Все равно я окажусь во всем виновата...
- Колдун, скажи, ты сознательно надо мной издеваешься, предлагая вести на гайдзинов армию из девиц с зеленым юродивым заместо генерала?! - заломил руки Амакуса Сиро, обозревая свои призрачные войска.
- Нет-нет, - развел тот руками (серебряные браслеты звякнули) - просто так уж сложилось, что религия святого Иезуса привлекает все больше женщин, слуг да юродивых, а я ни при чем...
- Кто назвал меня юродивым?! Я, непобедимое Солнце, владыка Аки, мой меч...
- Ти-ихо всем! - рявкнул чей-то низкий голос. - Кто тут командир? Кому мы подчиняемся? Не этому же клоуну в шапочке!
На свет маленького, чадившего довольно вонючим дымком колдовских трав, костерка выбрел самый странный и неожиданный гость. Высокий и статный, в тяжелом доспехе, он легко нес на плече красивый тяжелый мушкет, черный с позолотой. Он улыбался в усы странной, чуть насмешливой улыбкой - не то самому себе, не то шедшему в полушаге за ним красивому юноше с луком черного дерева. Судя по длинным неприбранным волосам, новоприбывшие тоже принадлежали к племени мстительных духов.
Вызванная появлением этой странной парочки пауза, чуточку слишком затянувшаяся, была прервана шепотком Грации:
- А ты-то что здесь забыл?! Вот уж кто...
- А я им покровительствовал, - с тихим хохотком сообщил новоприбывший. - Верно, а, Ранмару?
- Как и все, что Вы изволите говорить, - с поклоном подтвердил лучник.
- Вот и хорошо. Послушай меня, христианский божок! Мне нет до вас дела, но я жажду крови, мести и покоя. Ты дашь мне первое и второе; третье получу от твоего цепного колдуна. Ты понял?
Амакуса, понявший, кто перед ним, только молча кивнул, но затем непреклонным тоном потребовал:
- Кровь христиан пролиться не должна. Только голландцев.
- А, что разницы между той и этой, а, Ранмару? Будем убивать всех! Там разберут, кому венец, кому к Эмме.
- Да, господин - улыбнулся лучник.
- А-а! Вы-то убивать, а виновата-то... - но тут рука новоприбывшего огладила плачущую онрё по голове, и она смолкла и заулыбалась, как ребенок, нашедший наконец семью.
Когда край неба затлел рассветным огнем, а манивший духов костерок почти погас, призрачная армия сына неба расположилась на холме в тени сакуры на военный совет и первый инструктаж.
У самого ствола, на почетном месте, сидели трое полководцев. Солнцеликий из-под полуприкрытых век любовался рассветом, Амакуса рассматривал своих воинов, а третий вдумчиво чистил мушкет. За его спиной безмолвной тенью застыл Ранмару, а у ног чесала волосы улыбающаяся и успокоившаяся красавица Оити-Отилия, помогая себе дополнительными черными руками. Еще пара рук бездумно плела из длинных стеблей травы веночек, а еще одна пыталась расчесать Ранмару, но тот покамест уворачивался.
Грация, выпросившая у колдуна иголку, зашивала себе горло: не пристало благородной даме в столь высоком обществе пребывать в столь непотребном виде. Ирэна разбирала молитву в порядком заплесневелом молитвослове - его явно сунули к ней в могилу, забыв предварительно сжечь.
Отдельной плотной группкой расположились синоби: старый знакомый Амакусы Киримару, незнакомый одноглазый дяденька, выглядевший подозрительно живоподобно, и еще два паренька лет под двадцать, явно вооруженные и весьма опасные.
Ниже всех и тоже как-то обособленно расположились колдун и его ручной зверь, о чем-то тихонько болтавшие.
- Итак, братья, сестры и господа! Мы, такие разные, сейчас слиты воедино одною целью: отомстить. Проклятые гайдзины за золото, за золото и привилегии, за мирские блага и потеху гордости продали кровь нашу, кровь наших братьев, сестер, детей, внуков - всех тех, кто падет, словно под серпом, под ножом палача!
- И если б под ножом! - эхом откликнулся Солнце Аки. - Если бы под ножом! Но самое Солнце, Непобедимое Солнце, Неподкупное Солнце рыдает огненными слезами, видя, как людей вскидывают на крестах поближе к нему, оскорбляя его взор нечистотой смерти! Не простим! Костров, крестов, кипящих котлов, криков и слез - не простим!
- Наша месть будет страшна и скора, как скор удар молнии. Поистине, они узнают, что такое Ад, и отчего когда он приходит на землю, с ним приходят и демоны! - завершил третий. - В самых общих чертах план таков. Начинают синоби, их задача - определить приоритетные цели: наиболее важные здания, корабли, стратегов, жрецов высшего ранга, наиболее богатых купцов. Затем наши женщины проникнут в город и, соблазнив или иначе втеревшись в доверие, захватят наиболее важных и наиболее провинившихся гайдзинов. Ити также пойдет в город, она пронесет в своих руках порох, с помощью которого мы превратим его в ад. Колдун обеспечивает прикрытие в случае непредвиденных обстоятельств.
- А отжечь можно будет? - поинтересовался белый зверь.
- В самом прямом смысле - да.
- Хар-рашо-о! - потянулся тот. - Хозяин, отожжем, а?
Колдун улыбнулся.
Сцена третья. Море, кровь, огонь: так расшифровывается флаг Нидерландов.
Руфус ван дер Хеермейн сидел за столом в своем кабинете и подсчитывал прибыль от торговли с японскими варварами. Отдельной строкой значилось приятное вознаграждение "за содействие в поимке антирелигиозных элементов". Очень приятное вознаграждение, и совершенно легко давшееся.
Пастор Хевельрюп, тот даже удивлялся: такие деньги и за такие мелочи?
Кстати, интересно, как там сейчас пастор? После того, как ему удалось обратить на редкость хорошенькую японочку, он сидит у себя и явно не собирается делиться приобретением. Нехорошо!
Конечно, менеер ван дер Хеермейн человек нежадный, но право, святой долг друга - избавить того от расходов на шлюх, обеспечив приятную и послушную, а главное - неболтливую красоточку на ночь. Вообще-то менеер предпочел бы, дай ему волю, и вовсе красавчика, но молодые самурайчики как-то не спешили обращаться в веру Йоханнеса Кальвина, а тех парней, что предлагают себя всем желающим, менеер опасался: во-первых, они болтливы, как базарные бабы, а во-вторых менееру была еще дорога его покамест пышная шевелюра.
Руфус покачал головой, отгоняя соблазнительные мечтанья, и вернулся к своим бумагам. Свеча нехорошло капнула на одну из них, оставляя сальное пятно: стоит переписать и все же завести фонарь по местной моде. Он обмакнул перо в чернильницу, замер на миг, обдумывая слова и гляядя на свечку - и в этот миг огонек качнулся, как на ветру, и погас, но через миг загорелся снова.
Голландец аж вздрогнул, сажая на чистый лист разлапистую кляксу: у стола стоял человек. Этот человек был молод, с длинными рыжими волосами, заплетенными в косу, с наглыми темными глазами (на миг они показались менееру алыми) и великолепным совершенно обнаженным до пояса телом. Будь менеер Руфус понабожнее, он бы сейчас молился; будь поумнее - звал бы стражу; но он не был ни набожен, ни умен, а потому просто завороженно смотрел, как полуобнаженный красавец усаживается на край его стола, берет его перо и рисует в листе странную закорючку, а затем смеется, скаля белые клыки.
Ото всего этого необъяснимо теснило в груди и ожидаемо щекотало где-то внизу живота.
Наконец, красавец изволил представиться - хриплым, странным, нечеловеческим голосом:
- Привет, голландец. Что, нравится тебе Гай Гурий Цезар?
- Цезарь?
- Да-а. Так хозяин назвал. За то, что умею два дела разом делать. А знаешь каких? - наклонился тот к нему (коса змеей скользнула по столешнице).
- К-каких?
Тот наклонился еще ближе и что-то шепнул голландцу на ухо - что-то такое, что у того аж в горле курлыкнуло как-то вместо человеческих слов.
А потом бедняга мешком с земляным яблоком обвалился на стол, потеряв сознание.
- От перевозбудился-то! - хмыкнул Цезар уже совершенно обычным голосом. - Даже поиграть толком не удалось... Интересно, как там у Грации с ее "пастырем"? - и, ухватив почтенного негоцианта за левую ногу, потащил его куда-то на улицу, в сторону ставки Амакусы Сиро и его союзников.
Ставка располагалась в захваченном здании кухоньки, и уже полдня молодые синоби без отдыха таскали мешки и складывали у дверей. Колдун и третий генерал-демон вполголоса о чем-то спорили, то подбрасывая в огонь дров, то убавляя жар - выбирали оптимальную температуру. видимо.
Амакуса со спокойно-отрешенным лицом выслушивал исповедь какого-то толстяка в жабо и камзоле. Толстяк напоминал черную уродливую жабу, и у всякого нормального человека вызвал бы отвращение - но Амакуса был Сын Неба. А Небу и жаба равно приятна.
Во дворе кухоньки Солнцеликий командовал Ити: ее руки помогали строить мини-модель Нитирин, которая должна была сжечь все, что останется от города после их мести. Рядом скучающий и как всегда молчаливый Ранмару пристреливал лук по молодому кудрявому гайдзину.
Тот, пронзенный десятком стрел в наиболее чувствительных, но и наиболее безопасных местах, уже даже не кричал, только тихо постанывал и подвывал по-звериному. Над его головой к столбу была прибита сумка с иконами-детекторами, на одну из которых он наступил. Кажется, это было изображение Сан-Себастьяна, но нога закрывала обзор.
Отработавшая свою норму - три гайдзинских начальника - госпожа Ирэна сидела на поленнице с молитвословом, изредка одобрительно комментируя очередной выстрел Ранмару, чем провоцировала сдержанно-раздраженное "Будьте добры, не мешайте работать!" от бывшего даймё из Аки.
Ей было слегка жаль последнюю жертву - капитана торгового судна и редкостного красавца, который так сладко ее целовал, но куда больше ее занимал вопрос, какую все-таки кару выбрал для грешников Мессия Симабары.
В конце концов, не зря идею ему подал сам Солнцеликий, человек хоть и запредельного самомнения, но весьма и весьма изобретательный.
Тем временем ее троих подопечных - капитан еще пытался кричать ей и молить по помощи - связали ее волосами, срезанными поутру серебряным смоченным росой ножом и усадили в котлы.
- Фе... Неужели сварят? Банально! - скривилась госпожа из клана Датэ.
- Ити не была бы так уверена... - прошелестела трудолюбивая печальница. - Ити предположила бы что-то поинтереснее, да, Нии-сама-а?
Нии-сама, вышедший посмотреть то ли на постройку Нитирин, то ли на стрельбу Ранмару, одобрительно и согласно кивнул:
- Увидишь, Ити. Уверен, тебе понравится. Нам всем понравится, ха-а! - и ушел обратно.
Следующим вышел Амакуса. Он поулыбался на солнце, на работающих Ити и Солнцеликого - а потом гневно воззрился на Ранмару и его жертву:
- Как ты смеешь? - тихо спросил он. - Как ты смеешь творить подобное?!
- Что? - удивился лучник. - Этот гайдзин не христианин, он голландец. Мы поймали его с товаром, на месте преступления, но Господин не отдал четкого приказа, вот я и решил поразвлечься немного. Давно не стрелял, видите ли! - мягко улыбнулся он.
- Гайдзин? - переспросил Сиро. - А при чем тут он? Вы посмотрите! Икона на земле, разве ж так можно... и вся в крови... - молодой человек осторожно подобрал ее с земли, отер рукавом белого одеяния. - Ну вот, придется заново освящать... А хорошие выстрелы! - одобрительно кивнул он, отойдя. - Особенно тот, в тестикулы. Ладно, не буду больше Вам мешать. А с иконами впредь осторожнее! - и Мессия снова ушел в здание, а Ранмару снова натянул лук.
Оруженосца Демона Шестого Неба ужасно забавляло лицо голландца, когда Сын Неба поднял икону и ушел. Он даже засмеялся себе под нос.
Грация сипло ругалась, таща на спине тощего старца-пастора.
- Хилый, невзрачный, а я едва отбилась! - возмущенно пожаловалась она собравшимся во дворе. Рыжий Гурий, куривший в дверном проеме, презрительно фыркнул:
- Это многое о тебе говорит! - но зато помог дотащить пастора Хевельрюпа до котла и усадить как подобает.
А пастор и впрямь оказался не промах!
Нет, изобразить наивную японскую девочку у госпожи Грации получилось. Сколько раз таковую строила что перед суровым отцом, что перед сволотой-муженьком, что перед всякими Исида да Токугава!
Но вот что ветхий старикашка сможет с такой прытью наброситься на женщину, едва доведя ту до дома, да еще так грубо, да еще так неумело - этого она не ожидала.
Едва-едва не стала она ему наложницей на один раз, пусть даже и единственный. Хорошо, руки у духа сильнее, чем у человека, да и решительности Грации не занимать было...
Вот и стояла она сейчас в дверях, а пастор сидел в котле, накрепко связанный женскими волосами, и с ним менеер Руфус, и тот противный, похожий на жабу, и еще один, похожий на сушеную рыбину. Остальным предстояла смерть от рук синоби, о чем позаботится Киримару - вон тот молодой Ига, что стоит рядом с Сиро-самой. Киримару у Сына Неба на особом счету за особые заслуги, какие - никто не знает, только Ранмару что-то себе похмыкивает, да кто б его слушал?
Но сейчас Сыну Неба не до Киримару, и не до Грации, и не до кого: он стоит в прямом солнечном луче и молится Иезусу, Диосу и Мадонне.
И все молятся вместе с ним, даже генерал-демон и его лучник, прикончивший наконец своего голландца, даже Солнцеликий.
Но вот молитва окончена.
- Сыпьте. - бросает, словно горсть песка на гадальную доску, Сын Неба.
И синоби под руководством одноглазого опорожняют в котлы мешок за мешком: сверкающее золото, белое серебро, темная медь, словно застывшая кровь.
И те, кто сидит в котлах, не выдерживают: тянут скрюченные пальцы, пытаются поймать хоть монетку - не понимая, зачем это, что за странная прихоть пришла в голову молодому маньяку.
А Ирэна, госпожа из Датэ, закрывает молитвенник. Она поняла и ей стало интересно.
- Ставьте. - еще одна горсть песка.
И котлы водружают на заботливо разведенный огонь.
Вот тут-то они и начинают кричать. Онрё смеются: рано еще, еще ведь не больно! Кричать раньше боли - это они презирают.
Такое встречают смехом и такого противника не уважают.
А потому, оставив торжественность - все, кроме Мессии - они пьют здоровье тех, что задыхаются и жарятся в драгоценном металле, который они ценили выше жизней японских сестер и братьев.
А Амакуса Сиро молча молится за их души, которые он не в силах простить....
Сцена четвертая. Финал: сакура и белый зверь
- Кирэээ... - тянет колдун, потягиваясь в утренних лучах и рассматривая пепелище голландской колонии. - Повеселился, а, Тодочка?
- Иссё как! - весело откликается зверушка с его плеча. - Хотя этот Солнцанутый со своей машинкой тоже нехило так отжег! Молодец, хоть и стручок гороховый!
- Ну, абы за что даймё не станешь и титул не удержишь, - возразил колдун.
Легкой походкой он шел по ровному черному пеплу, с каждым шагом становясь все более и более печален:
- Знаешь, жалко было дарить им покой. Славные они все-таки... Пошли бы с нами, весело было бы.
- А то! - кивает зверушка Тодочка.
- Как думаешь - оборачивается колдун - Долго мне еще ?..
- Не знаю, знаешь ли... Ты все-таки не абы кто! - хмыкает белый зверь, что ночью плыл в охваченных огнем небесах великим змеебогом - Пока месть не совершишь, видимо.
- Похоже на то, - откликается колдун - Так и месть не из простых. Как-никак, а почти родная кровь!
- А, зато пока живем! - оптимистично откликается Тодочка.
- Живем! - и колдун наконец улыбается.
И с этой улыбкой легко ступает на воду и по ней идет куда-то вдаль, провожаемый с облака задумчиво-недоверчивым взглядом новопреставленного Амакусы Сиро.
- Да-а... Не абы кто!
- А то ж!
@темы: чтиво, дубы-колдуны, Абэ но Сэймэй, околомононоковское, грамотно записанная больная фантазия становится красивой сказкой