Единственный среди нас абсолютно трезвый и адекватный, он производил потрясающее впечатление полного психа
Краткое содержание: одного знатного и богатого теолога терзают проделки ёкая.
Беседовали: Асахи Акира и Богомерзкий
Примечание: при написании ни одна историческая личность не пострадала.
читать дальшеЕсть у меня добрый друг одной со мной веры - удивительной души человек, заботливый, трудолюбивый, внимательный, а главное - величайшей радостью почитающий кому-то помочь, причем - редкий случай! - его помощь никогда не бывает в тягость. Я всегда охотно принимал его услуги; но в этот раз, к сожалению, помочь он мне никак не мог: я писал очередную работу о национальной нашей нечисти, которая, как известно, христиан не трогает.
- Да, - согласился он – До недавнего времени я и сам так считал, но после одной забавной истории не могу утверждать этого со всей уверенностью.
Я очень обрадовался его словам: ведь каждая новая история для меня бесценна, тем более такая необычная, и, разумеется, попросил рассказать.
- Видишь ли, есть у меня один знакомый – большой ученый, теолог, необычайно одаренный и приятный человек, не так давно обратившийся в истинную веру. Зовут его брат Наркис – я зову его братом, так как мы все братья во Христе, но мы не родственники. И вот однажды он проснулся от того, что у него затекла шея.
Поднявшись, он огляделся вокруг, думая, что подушка просто свалилась с изголовья; но, к собственному изумлению, он понял, что она мирно лежит в изножье постели.
Накануне, надо сказать, брат Наркис допоздна не ложился, трудясь над апологетическим посланием к одному даймё, потому странному случаю он ничуть не удивился и лишь отругал себя за разгильдяйство.
- До утра он проспал без приключений, но из-за этой истории как следует не выспался, а потому решил прилечь днем. Едва опустив голову на изголовье, он крепко заснул – и вновь вскоре почувствовал, что шея затекла, и проснулся.
Подушка снова лежала в ногах.
- На сей раз мой друг точно помнил, что лег правильно; более того, он помнил самое ощущение изголовья под щекой. Тогда он вызвал слуг – этот мой друг весьма богат и знатен, и у него довольно слуг – и строго спросил их, кто же посмел так глупо над ним подшутить.
Слуги указывали друг на друга, но, в общем, утверждали, что в той проделке невиновны, и кажется, им можно было верить.
- Поскольку со дня своего обращения брат Наркис утвердился в милосердии, он не стал приказывать пытать их всех для выявления истины, а поверил на слово, хотя это вновь поставило перед ним сложный вопрос: кто же виноват?
Если слуги были непричем, ответ мог быть один: это проделки диабло.
- Ужас охватил моего друга при одной мысли о таком стечении обстоятельств. Ведь известно, что сотни и тысячи даже и святых, угодных Дэусу людей легко поддавались на провокации дьябло и бывали ввержены за то в Инферно! А он, притом, что был весьма горд и надменен, святым себя все же мнить не смел, так что был ужасно напуган и со дня на день ждал вечной погибели. Это, правда, не помешало ему тем же вечером мирно отойти ко сну, дополнив свою "Апологетику" еще тремя страницами прескверной прозы.
Как ты, верно, уже догадываешься, проснулся он опять без подушки.
Тут мой друг сделал передышку, чтобы глотнуть немного вина, и мне, нетерпеливо ждущему развязки, казалось, что пьет он непростительно долго.
Конечно, я уже знал, с каким именно родом нечисти пришлось столкнуться бедному теологу; но тем более мне было любопытно развитие событий. Так часто бывает: самый мелкий и безобидный ёкай на непривычного или склонного к полету фантазии человека наводит такой ужас, какого не сможет вызвать и дайёкай из числа самых могущественных.
Скажем, у меня, в свою очередь, был друг замечательно храбрый и верный, пошедший как-то с одним лишь луком и стрелами на самого Гася-докуро – и, надо отметить, победивший. Звали его Хиромаса, он был из рода Гэндзи, и он часто заходил ко мне, привлекаемый тем ни с чем не сравнимым ароматом, который источает волшебство.
Обычно он был весел и бодр, и с достойным лучшего применения энтузиазмом совал нос в любую потенциально опасную щель; но однажды я увидел его ужасно напуганным. Что там, он был бледен, как принцесса на свадьбе!
Разумеется, в свой черед испугался и я, зная нрав Хиромасы и заранее провидя те ужаснейшие события, что могли довести его до такого состояния. Не буду подробно останавливаться на своих испуганных фантазиях; достаточно сказать, что распахнувшиеся врата Ада были в них наименьшей из бед.
И что же? Что, вы думаете, напугало так храбрейшего воина своего времени?
Бакэ-дзори!
Ах, "Он так страшно тянет это свое корорин-карарин-каракорорин!"
И так оно всегда.
Поэтому я с нетерпением и, признаться, тайным желанием всласть посмеяться над глупым теологом ждал окончания истории, и мой друг не замедлил:
- Проснувшись в очередной раз жертвой уже привычной шутки, бедный брат Наркис окончательно понял, в чем дело. Несомненно, дьябло пришелся не по вкусу апологетический трактат, и он жаждет помешать его завершению! Это было бы просто чудовищно.
Промучавшись полдня мыслями о том, как пострадает мир, лишившись злосчастной "Апологетики", мой друг пошел к патару Игнасио – тому, что живет в предместье, напротив городского дома Ито Йэмона, ты должен его знать. Кстати, именно он мне эту историю и поведал…
- Да, я не совсем верно выразился: конечно, мой друг не сам пошел к патару. Туда пошли его слуги, и с подобающими почестями, в носилках, доставили патара куда следует.
Не сказать, что Игнасио это обрадовало, между нами говоря; но упоминание о кознях дьябло его заинтересовало. Брат же Наркис пребывал в великом возбуждении, он показывал свой недописанный трактат, он объяснял, что этот трактат противен дьябло, и только поэтому, ибо воистину, так как уже и тому подобное.
- Признаться, по вопросу о трактате патар Игнасио с первых же строк с ужасом почувствовал солидарность с этим самым дьябло. Ты и представить себе не можешь, насколько чудовищно написано было это, с позволения сказать, сочинение. Думаю, дойди оно до адресата, наша, и без того непростая, жизнь бы только ухудшилась, а гонения бы усилились исключительно во имя истребления подобных трактатов.
- Как бы то ни было, а брат Наркис был в ужасе и требовал немедленно пресечь дьявольские козни, а таким людям, как брат Наркис, обычно не отказывают. Пришлось патару открывать сермонио и читать молитву на отгнание всякого зла, и служить подобающий молебен, и тому подобное. Увы! Он не мог подобающим образом сосредоточиться на божественном: его мысли занимал тот ужасающий трактат.
Наконец, ему пришла в голову любопытная идея.
- Зная, что большинство неофитов суеверны, хотя и просвещены светом Скриптуры и словами Святых Отцов, он дал два совета: первый вполне практический – поставить капкан, а второй скорее религиозный – смирив писательскую гордыню, не посылать свой великолепный трактат (патар Игнасио клялся, что на этих двух словах его передернуло) адресату, но возложить это произведение кисти на алтарь Дэуса.
Таким образом, одной острогой он пронзал двух рыбин: избавлял моего друга от страха, а экклесию – от опасности.
- Далее события развивались стремительно, но уже вовсе не так забавно. Мой знатный друг поставил в капкан и, разумеется, сам в него и попался – в порыве страха он положил капкан под подушку.
Проснувшись от последовавшей за этим сильной боли, он увидел сочувственную синюшную мордочку мелкого ёкая – в моей родной деревне этот род нечисти звали макура-гаэси, подушкоедом – и этот, истинно по-христиански милосердный, ёкай освободил его руку из ловушки.
Благодарный же брат Наркис простил ёкаю его проделки, и даже подарил прекрасную подушку с вышивкой на сюжет из повести о Гэндзи.
- Ну, а трактат так и сгнил, надеюсь, где-то у нас под алтарем церкви святой Магдалии. Но это еще не конец!
- Вот как? – я был искренне заинтересован. – А что же еще случилось с теологом?
- Да с теологом-то ничего, – отмахнулся мой друг. – Что ему сделается? Дело в ёкае. Видишь ли, брат Наркис решил в некотором роде извиниться перед патаром Игнасио за беспокойство и вызвал его во дворец, дабы продемонстрировать ёкая.
- Патар, конечно, прибыл, и даже имел краткую беседу с этим подушкоедом. И что бы ты подумал?
Оказалось, ёкай был крещен! Более того, конфирмован и, еще более того – наречен Акакием!
- Еще раз между нами, он был еще и грамотен; из интереса залезши в "Апологетику", бедняга ужаснулся и решил, как умел, воспрепятствовать выходу трактата в свет. Так что – тут мой друг, как он умел, лукаво улыбнулся – Нельзя сказать, чтоб наш теолог был совсем кругом неправ!
- Так что, как видишь, и христиан, бывает, терзают ёкаи – правда, и сами те ёкаи христиане.
Закончив таким образом свою историю, он сел пить со мною чай и беседовать о погоде и политике, и в тот вечер более мы к моей любимой теме не возвращались.
Но мне все равно приятно, что мой дорогой друг и тут бы мне полезен, и вдвойне приятно, что его история была нескучна и даже весьма забавна, а наша святая вера распространилась даже в среде ёкаев.
Только немного жаль тех христиан, которые попадутся им под горячую руку.
Беседовали: Асахи Акира и Богомерзкий
Примечание: при написании ни одна историческая личность не пострадала.
История о добром христианине Наркисе,
проделках Макура-гаэси
и христианском милосердии
проделках Макура-гаэси
и христианском милосердии
из записок Асахи Акиры
читать дальшеЕсть у меня добрый друг одной со мной веры - удивительной души человек, заботливый, трудолюбивый, внимательный, а главное - величайшей радостью почитающий кому-то помочь, причем - редкий случай! - его помощь никогда не бывает в тягость. Я всегда охотно принимал его услуги; но в этот раз, к сожалению, помочь он мне никак не мог: я писал очередную работу о национальной нашей нечисти, которая, как известно, христиан не трогает.
- Да, - согласился он – До недавнего времени я и сам так считал, но после одной забавной истории не могу утверждать этого со всей уверенностью.
Я очень обрадовался его словам: ведь каждая новая история для меня бесценна, тем более такая необычная, и, разумеется, попросил рассказать.
***
- Видишь ли, есть у меня один знакомый – большой ученый, теолог, необычайно одаренный и приятный человек, не так давно обратившийся в истинную веру. Зовут его брат Наркис – я зову его братом, так как мы все братья во Христе, но мы не родственники. И вот однажды он проснулся от того, что у него затекла шея.
Поднявшись, он огляделся вокруг, думая, что подушка просто свалилась с изголовья; но, к собственному изумлению, он понял, что она мирно лежит в изножье постели.
Накануне, надо сказать, брат Наркис допоздна не ложился, трудясь над апологетическим посланием к одному даймё, потому странному случаю он ничуть не удивился и лишь отругал себя за разгильдяйство.
- До утра он проспал без приключений, но из-за этой истории как следует не выспался, а потому решил прилечь днем. Едва опустив голову на изголовье, он крепко заснул – и вновь вскоре почувствовал, что шея затекла, и проснулся.
Подушка снова лежала в ногах.
- На сей раз мой друг точно помнил, что лег правильно; более того, он помнил самое ощущение изголовья под щекой. Тогда он вызвал слуг – этот мой друг весьма богат и знатен, и у него довольно слуг – и строго спросил их, кто же посмел так глупо над ним подшутить.
Слуги указывали друг на друга, но, в общем, утверждали, что в той проделке невиновны, и кажется, им можно было верить.
- Поскольку со дня своего обращения брат Наркис утвердился в милосердии, он не стал приказывать пытать их всех для выявления истины, а поверил на слово, хотя это вновь поставило перед ним сложный вопрос: кто же виноват?
Если слуги были непричем, ответ мог быть один: это проделки диабло.
- Ужас охватил моего друга при одной мысли о таком стечении обстоятельств. Ведь известно, что сотни и тысячи даже и святых, угодных Дэусу людей легко поддавались на провокации дьябло и бывали ввержены за то в Инферно! А он, притом, что был весьма горд и надменен, святым себя все же мнить не смел, так что был ужасно напуган и со дня на день ждал вечной погибели. Это, правда, не помешало ему тем же вечером мирно отойти ко сну, дополнив свою "Апологетику" еще тремя страницами прескверной прозы.
Как ты, верно, уже догадываешься, проснулся он опять без подушки.
***
Тут мой друг сделал передышку, чтобы глотнуть немного вина, и мне, нетерпеливо ждущему развязки, казалось, что пьет он непростительно долго.
Конечно, я уже знал, с каким именно родом нечисти пришлось столкнуться бедному теологу; но тем более мне было любопытно развитие событий. Так часто бывает: самый мелкий и безобидный ёкай на непривычного или склонного к полету фантазии человека наводит такой ужас, какого не сможет вызвать и дайёкай из числа самых могущественных.
Скажем, у меня, в свою очередь, был друг замечательно храбрый и верный, пошедший как-то с одним лишь луком и стрелами на самого Гася-докуро – и, надо отметить, победивший. Звали его Хиромаса, он был из рода Гэндзи, и он часто заходил ко мне, привлекаемый тем ни с чем не сравнимым ароматом, который источает волшебство.
Обычно он был весел и бодр, и с достойным лучшего применения энтузиазмом совал нос в любую потенциально опасную щель; но однажды я увидел его ужасно напуганным. Что там, он был бледен, как принцесса на свадьбе!
Разумеется, в свой черед испугался и я, зная нрав Хиромасы и заранее провидя те ужаснейшие события, что могли довести его до такого состояния. Не буду подробно останавливаться на своих испуганных фантазиях; достаточно сказать, что распахнувшиеся врата Ада были в них наименьшей из бед.
И что же? Что, вы думаете, напугало так храбрейшего воина своего времени?
Бакэ-дзори!
Ах, "Он так страшно тянет это свое корорин-карарин-каракорорин!"
И так оно всегда.
Поэтому я с нетерпением и, признаться, тайным желанием всласть посмеяться над глупым теологом ждал окончания истории, и мой друг не замедлил:
***
- Проснувшись в очередной раз жертвой уже привычной шутки, бедный брат Наркис окончательно понял, в чем дело. Несомненно, дьябло пришелся не по вкусу апологетический трактат, и он жаждет помешать его завершению! Это было бы просто чудовищно.
Промучавшись полдня мыслями о том, как пострадает мир, лишившись злосчастной "Апологетики", мой друг пошел к патару Игнасио – тому, что живет в предместье, напротив городского дома Ито Йэмона, ты должен его знать. Кстати, именно он мне эту историю и поведал…
- Да, я не совсем верно выразился: конечно, мой друг не сам пошел к патару. Туда пошли его слуги, и с подобающими почестями, в носилках, доставили патара куда следует.
Не сказать, что Игнасио это обрадовало, между нами говоря; но упоминание о кознях дьябло его заинтересовало. Брат же Наркис пребывал в великом возбуждении, он показывал свой недописанный трактат, он объяснял, что этот трактат противен дьябло, и только поэтому, ибо воистину, так как уже и тому подобное.
- Признаться, по вопросу о трактате патар Игнасио с первых же строк с ужасом почувствовал солидарность с этим самым дьябло. Ты и представить себе не можешь, насколько чудовищно написано было это, с позволения сказать, сочинение. Думаю, дойди оно до адресата, наша, и без того непростая, жизнь бы только ухудшилась, а гонения бы усилились исключительно во имя истребления подобных трактатов.
- Как бы то ни было, а брат Наркис был в ужасе и требовал немедленно пресечь дьявольские козни, а таким людям, как брат Наркис, обычно не отказывают. Пришлось патару открывать сермонио и читать молитву на отгнание всякого зла, и служить подобающий молебен, и тому подобное. Увы! Он не мог подобающим образом сосредоточиться на божественном: его мысли занимал тот ужасающий трактат.
Наконец, ему пришла в голову любопытная идея.
- Зная, что большинство неофитов суеверны, хотя и просвещены светом Скриптуры и словами Святых Отцов, он дал два совета: первый вполне практический – поставить капкан, а второй скорее религиозный – смирив писательскую гордыню, не посылать свой великолепный трактат (патар Игнасио клялся, что на этих двух словах его передернуло) адресату, но возложить это произведение кисти на алтарь Дэуса.
Таким образом, одной острогой он пронзал двух рыбин: избавлял моего друга от страха, а экклесию – от опасности.
- Далее события развивались стремительно, но уже вовсе не так забавно. Мой знатный друг поставил в капкан и, разумеется, сам в него и попался – в порыве страха он положил капкан под подушку.
Проснувшись от последовавшей за этим сильной боли, он увидел сочувственную синюшную мордочку мелкого ёкая – в моей родной деревне этот род нечисти звали макура-гаэси, подушкоедом – и этот, истинно по-христиански милосердный, ёкай освободил его руку из ловушки.
Благодарный же брат Наркис простил ёкаю его проделки, и даже подарил прекрасную подушку с вышивкой на сюжет из повести о Гэндзи.
- Ну, а трактат так и сгнил, надеюсь, где-то у нас под алтарем церкви святой Магдалии. Но это еще не конец!
- Вот как? – я был искренне заинтересован. – А что же еще случилось с теологом?
- Да с теологом-то ничего, – отмахнулся мой друг. – Что ему сделается? Дело в ёкае. Видишь ли, брат Наркис решил в некотором роде извиниться перед патаром Игнасио за беспокойство и вызвал его во дворец, дабы продемонстрировать ёкая.
- Патар, конечно, прибыл, и даже имел краткую беседу с этим подушкоедом. И что бы ты подумал?
Оказалось, ёкай был крещен! Более того, конфирмован и, еще более того – наречен Акакием!
- Еще раз между нами, он был еще и грамотен; из интереса залезши в "Апологетику", бедняга ужаснулся и решил, как умел, воспрепятствовать выходу трактата в свет. Так что – тут мой друг, как он умел, лукаво улыбнулся – Нельзя сказать, чтоб наш теолог был совсем кругом неправ!
- Так что, как видишь, и христиан, бывает, терзают ёкаи – правда, и сами те ёкаи христиане.
Закончив таким образом свою историю, он сел пить со мною чай и беседовать о погоде и политике, и в тот вечер более мы к моей любимой теме не возвращались.
Но мне все равно приятно, что мой дорогой друг и тут бы мне полезен, и вдвойне приятно, что его история была нескучна и даже весьма забавна, а наша святая вера распространилась даже в среде ёкаев.
Только немного жаль тех христиан, которые попадутся им под горячую руку.
@темы: охотники на мононоке, подарки, грамотно записанная больная фантазия становится красивой сказкой
-
-
26.12.2011 в 15:54крещеный екай - это прекрасно, хоть в автоподпись бери)
-
-
06.01.2012 в 09:12Акакий